Андрей Орлов - Харбинский экспресс

Вердарский опять промолчал. Но словоохотливый спутник его этим молчанием нисколечко не смутился, а продолжал трепаться вовсю:

— А вот говорят, будто немецкие профессора одну штуку изобрели — по глазам душегубов определять. Не слыхали?

— Нет. В каком смысле — по глазам?

— А вот в каком: будто бы в глазу человека изображение отпечатывается, точно в фотографической карточке. И если через особое стеклышко глянуть, это изображение можно разобрать. То есть вот лежит себе труп, спокойненько. Во лбу, скажем, дырка, а так все в порядке. Но ежели веко у того покойника приподнять да посмотреть как следует — то и увидишь, кто покойника жизни лишил. В смысле, когда тот еще в живом виде существовал. Ну как, ничего о таком способе в вашей книге не сказано?

— Нет как будто.

— Ну, стало быть, врут, — заключил Чимша. — Так я и знал.

Вердарский глянул на него и подумал — а вдруг этот щеголеватый конокрад и есть тот самый счастливый случай, что в сыщицком деле главнее всего? Тогда не грех и воспользоваться предложенной помощью.

Чимша, словно уловив ход мыслей помощника надзирателя, сказал:

— Вы небось обо мне прежде справлялись. Так что теперь имеете представление, что я за птица. Это правильно. Только не думайте, что если вы в сыскной, а я с фартовыми дела делаю, так мы друг на друга должны волками глядеть. Нет, сударь, нам надобно ладить между собой. Это куда как полезней. Потихонечку, чтоб посторонние не узнали. У которых вместо мозга в башке — одни кислые дрожжи. А таковых людишек и у вас, и у нас хватает.

— Ладить? — спросил Вердарский. — А получится?

— Получится, — сказал Чимша. — Есть на свете одна хитрая вещь. Магнитом зовется. Чудная штукенция! Другие железки к ней издаля прилепляются. Такое уж свойство имеет. Да вы, конечно, слыхали. Так вот, есть люди — вроде того магнита. Тоже притянуть норовят. Смекаете?

«Незамысловато, однако же точно, — подумал Вердарский. — Однако зачем я его слушаю?»

На самом деле он знал, зачем. Все просто: отчего-то испытывал он симпатию к этому ухватистому малому в немыслимой рубахе и сапогах зеркального свойства.

— А что, тот китаец и впрямь после пожара боится открывать торговлю? — спросил Вердарский.

— Ну да! Напугается такой пожара, как же! Это он меня устрашился. И правильно. Договор не блюдешь — значит, пеняй на себя. А он вишь какой продувной! Мужика вместо себя поставил! Ничего, я его возьму за цугундер.

Хотя Егор говорил экивоками, смысл сказанного был ясен: некий китаец задолжал ему и теперь скрывается. Значит, за Чимшей — сила.

«Надобно ему рассказать, — подумал Вердарский. — Вдруг и впрямь поможет? Если разобраться, чем я рискую? В конце концов, важен сам результат. Да и не узнает никто…»

Некоторое время он еще успокаивал себя подобным образом, но, в сущности, уже решился. Потом выбрал момент и рассказал Егору Чимше, явному уголовнику и вообще темной личности, о последних событиях, знать о которых тому было совсем необязательно.

Будь рядом Грач — тот бы в два счета растолковал Вердарскому ситуацию. Объяснил бы, что такие фигуры, как Егорка Чимша, ничего и никогда не делают без личной для себя выгоды. И надеяться на их лояльность — все равно что к гулящей девке свататься.

Но Грача поблизости не было, а имелся один только кучер, который в беседе, понятное дело, участия не принимал. Сидел себе, вожжами потряхивал. А кони словно сами знали, куда требуется.

— Ловко! — восхитился Чимша, когда Вердарский закончил рассказ. — Стало быть, всех-всех на том этаже порезали? Очень ловко. Я и не знал.

Он о чем-то задумался. Пауза затянулась, и Вердарский стал вертеться по сторонам. Туман понемногу рассеялся. Уже и лица прохожих было видать на той стороне улицы.

Вот проскакал чей-то вестовой. С металлическим дребезгом прополз ярко-зеленый мотор, обдав бензиновым духом. Потом показалась открытая коляска. В ней сидела молодая дама в платье чудесного персикового цвета. В руках — изящный японский зонтик. Шляпка с почти прозрачной вуалью.

Когда они поравнялись, дама глянула на Вердарского, и тому в этом взгляде почудилась некоторая таинственность. Он даже вздрогнул. Но дама быстро отвернулась. И даже трудно сказать, был ли тот взгляд на самом деле.

— «По вечерам, над ресторанами…» — прошептал Вердарский. — Как там дальше у Блока?..

— Вы это о чем? — спросил Чимша.

— Так.

Этот скупой ответ отчего-то очень развеселил Егора, и Вердарский, глядя на него, тоже рассмеялся. Настроение заметно улучшилось.

Потом Чимша сказал:

— Того простеца с козлиной бородой нетрудно сыскать. Дам я вам адресок. Карандашика нету?

Вердарский вытащил казенный блокнот и карандаш в желтой оправе.

— Держите, — проговорил Чимша, накалякав несколько строк. — Это в «нахаловке». Есть там одна старая ведьма. Про таких говорят: лишь двух старух на том свете не знает, а со всеми остальными знакома. Вы с ней построже. Прикрикните в случае чего. А лучше покажите ей вот что…

С этими словами он ухватил верхнюю пуговицу на своей бархатной поддевке, дернул. И оторвал.

— Держите.

— Зачем?!

— Берите, берите.

Вердарский повертел пуговицу в пальцах.

— Это вам вместо казенной бумаги, — сказал Чимша. — Лучше всякого пропуска будет. Только покажете нужному человеку — и к вам полное расположение. Вот, видите, буковки здесь оттиснуты?

Вердарский пригляделся: на гладкой пуговке и впрямь был выдавлен вензель в виде двух переплетенных букв «Е» и «Ч».

— Другой такой нет! — хвастливо сказал Егор. — Мне по заказу делали.

— Обратно возьмите, — Вердарский протянул пуговицу законному владельцу. — Я уж как-нибудь сам…

— Спрячьте. Пуговка ко мне возвратится. А вам пока с ней будет сподручней. Но, чтоб по справедливости, вы мне свою тоже отдайте.

Вердарский и глазом моргнуть не успел, как форменный его сюртук лишился одной из деталей.

— Ого! — сказал Чимша, катая по ладони захваченную латунную застежку. — Знатно блестит. Кирпичом драили? Поздравляю. Вас только за одни пуговицы должны непременно произвести в генералы! Бывают, слыхал я, статские генералы. Верно иль брешут?

Вердарский с трепетом посмотрел на ткань сюртука, откуда торчали обрывки ниток.

«Надо было слушать Грача, — подумал он тоскливо. — И чего это ради я снова в мундир вырядился?»

«С какого ж тут конца приниматься? — пробормотал Грач. — Однако, загогулина…»

Привычка разговаривать с самим собой появилась у него не так давно. Воспринял он ее без удовольствия, но как неизбежное — вроде проплешины на макушке или ломоты в суставах по сырой погоде. Возраст, что тут попишешь.

Грач немного лукавил — некоторые соображения у него все же имелись. Может, и ничего особенного. Но поразмыслить над ними стоит. Кто знает, вдруг и составится какой-никакой план.