Игорь Срибный - Вочий вой

Только его напряженная, враз сгорбившаяся спина свидетельствовала о его переживаниях, до этого никогда не выказываемых…

- Успокойся, - сказал Ивашко. – Он сильный человек. Не будет он рубать сейчас татар. Просто устал, злоба взыграла, ненависть застарелая к врагу… Пройдет все…

- У него – не пройдет, - ответил Гнат. – Он другой, он прошел через перерождение и обрел силу и дух волка. То, что у других вызывает страх и трепет, для него в порядке вещей. Для него страха смерти не существует. Он со смирением и стойкостью перенесет любые бедствия и любые жизненные испытания и лишения, какие пошлет ему судьба…Но что касается его народа… Он же понимает, что в одиночку изменить ничего не сможет, а таких, как он, больше нету. Вот его и накрывает. Это - чувство бессилия у очень сильного человека.

- А ты, говорят, тоже прошел обряд перерождения, - как-то очень несмело произнес Ивашко. – Можешь рассказать, как это – стать волком?

- Да, в общем-то, я тебе и рассказал, - помолчав, сказал Гнат. – Сказать в двух словах – это переживание возможной смерти, ну, как будто ты уже погиб в схватке со зверем, а потом – после победы над ним – возрождение. Но страха перед смертью у тебя больше нет, ты стал обладателем силы, не свойственной тебе ранее – силы зверя… Но беда в том, что наряду с этими качествами, ты чувствуешь в себе и право волка – отнять жизнь. И очень трудно, почти невозможно, остановиться в нужный момент и не воспользоваться этим правом.

Поэтому издавна ведется: после войны, когда войско подходило к границе Дикого поля – Дону-батюшке, атамана, прошедшего обряд, завязывали в мешок и бросали в Дон. Не смотря на то, как он себя проявил на войне, каким отцом был казакам, как оберегал их от потерь и ранений…

- И ты так спокойно об этом говоришь? – Ивашко был поражен до глубины души. – И тебя это ждет?

- Ты, наверно, не очень внимал моим словам. Или пропустил мимо ушей самое важное. Я отношусь к смерти с уважением, потому что знаю и понимаю – смерть слаще жизни. И не чувствую страха перед нею, как ты. И спокойно умру с осознанием того, что я все сделал для казаков, с которыми ушел в поход, и большего сделать уже не смогу.

Гнат вскочил на коня и ровным галопом поскакал в балку…

Трое суток отдыхали казаки после ратных трудов, приводя в порядок конскую упряжь, оружие и порченные в сражениях доспехи. Подлечивали раненных, коих за несколько дней, проведенных в непрерывных боях, скопилось около двухсот человек. Вот когда пожалели об отсутствии в их рядах деда Мазура с его вечной котомкой, который в силу своих преклонных годов уже не в состоянии был идти в длительный, тяжелый поход.

Войсковые судьи, оставив по казачьему закону в неприкосновенности кошт войска и пополнив его, разделили добычу, выделив каждому казаку его долю в захваченных трофеях. Многие щеголяли теперь в ханских и темницких одеждах, расшитых золотом и жемчугами, а Тунгатар в знак презрения к роскоши, накрыл круп своего коня бухарским ковром из шатра хана, стоившим, наверное, столько же золотых, сколько стоит табун лошадей.

На исходе третьего дня отдыха пришли в лагерь посланцы из сгоревшего и разграбленного татарами города Астрахани. Выразив казакам - освободителям благодарность за кару, возданную их руками лютому ворогу, попросили астраханцы отдать им плененных татар, чтобы использовать их труд на восстановлении города, и орудия труда из ханского обоза, поскольку ханские наяны отобрали у них все – даже топоры и мотыги.

Казаки совещались недолго – все, о чем просили горожане, было ими выделено. Отдали также сотню лошадей и около двух десятков телег, отдали по сотне коров и телят, отару овец и три дюжины клетей с утками и курами.

Рано утром дня четвертого решено было снимать лагерь и двигаться к Дону, к родным куреням, но не суждено было казакам так скоро попасть на милые сердцу земли.

Едва скрылись за увалами передовые разъезды, и улеглась поднятая копытами коней сухая степная пыль, показалась со стороны города группа всадников с флагами и бунчуками на пиках, числом около сотни. Флаги были неразличимы с большого расстояния, однако по форме и характерным треугольным вырезам по нижнему краю определялись, как православные хоругви. В середине отряда, окруженный всадниками, пылил возок, на каких разъезжали обычно послы московских князей.

Гнат Заруба, внимательно вглядываясь вдаль, сказал, обращаясь к стоящим рядом Ивашке и Тунгатару:

- Ох, чует мое сердце, что не суждено нам к родимым порогам идти. Будут нас сейчас еще на какого-либо ворога насылать послы московские.

- Устали же люди – с травня-месяца в походах, да в битвах. Почитай, два месяца уже с коня не сходим, - сказал Ивашко.

- Зачим тада казак звалася, если на война итить не хочишь? – Тунгатар был, как всегда, жесткий в суждениях.

Ивашко – самый молодой из атаманов, обиженно отвернулся.

Заруба отправил навстречу послам сотню казаков и приказал поставить стол и табуреты для встречи гостей.

Вскоре отряд приблизился к лагерю и растекся по балке, оставив на увале дозор. Возок, запряженный четверкой лошадей, медленно докатился до места встречи и встал, мягко качнувшись на рессорах. Открылась дверь, украшенная княжеским гербом, и из возка шагнул, расправив плечи, молодой, с открытым и чистым русским лицом витязь в княжеских одеждах. Вслед за ним появился седой, как лунь, муж, одетый просто, по-походному. Несмотря на палящий с утра зной, на плечи его была накинута меховая безрукавка, под которой виднелась толстая сорочка, связанная из меха козы.

Молодой в пояс поклонился казакам, а старший лишь низко склонил голову в знак приветствия.

Гнат и стоявшие рядом с ним старшины ответили на приветствие низким поклоном. Широким жестом Гнат показал на ханские табуреты, обитые бархатом, приглашая гостей присесть к столу.

- Извиняйте, гости московские, угощения не предлагаю, поскольку, как видите, войско уже готово отбыть к родным куреням, и все припасы уложены в повозки, - сказал Заруба.

- Не стоит беспокоиться о нас, - ответил молодой. – Мы на заре перед отбытием из Астрахани позавтракали, чем Бог послал.

Он встал с табурета и, заметно волнуясь и подбирая слова, заговорил:

- Я – князь Петр Серебряный. А это, - он указал на своего старшего товарища, - мой дядя – князь Василий Серебряный, воеводой поставленный над Астраханью. Недужает он – лихоманка достала его в дороге. Потому, дозвольте мне перед вами речь молвить, хоть я и младший. Послал нас сюда молодой царь Руси, чтоб оборонить город, да вот, не поспели мы, пожег татарин Астрахань, люд русский порубал, побил крепко, в полон увел. Да и рать наша невелика – из деревень да окраин московских набирали.