Висенте Бласко Ибаньес - В поисках Великого хана

О том, что произошло четыреста тридцать шесть лет тому назад на дороге из Гранады в Кордову.

Младший из путников уронил деревянную палку, служившую ему опорой, и, выскользнув из объятий товарища, подбежавшего, чтобы поддержать его, опустился на землю, возле зарослей кустарника.

— Не могу больше, Фернандо! Господи, помоги мне!

Его нежное, женственное лицо, побледнев, приобрело зеленоватый оттенок. Веки мучительно затрепетали, и черные миндалевидные глаза закрылись.

Фернандо, опустившись рядом с ним на колени, обнимал его и, стараясь ободрить, твердил:

— Лусеро! Сокровище мое! Встань, не поддавайся слабости.

Пусть он сейчас немножко отдохнет, а потом они пойдут дальше и заночуют в Кордове. Но спутник не слышал его. Положив голову на плечо Фернандо, он дремал; только слабое, затрудненное дыхание говорило о том, что он жив.

Тот, кого звали Фернандо, осмотрелся по сторонам, не поднимаясь с колен, и не увидел ни одного человеческого существа на дороге или поблизости от нее.

Это происходило в 1492 году, спустя пять месяцев после окончания знаменитой Гранадской войны. Был май месяц, а второго января король с королевой, те, что впоследствии были прозваны католиками, победоносно вступили в крепость Альгамбру и увидели у своих ног покоренную столицу последних мусульманских властителей Испании.

В этот послеполуденный час земля, казалось, излучала силу и аромат весеннего обновления. Нигде не было видно следов человеческого труда.

Юноши были совсем одни среди лугов, заросших густым кустарником, ветви которого были усеяны мелкими гроздьями диких ягод и розовыми, белыми, желтыми цветами.

Дорогой служила тропа, протоптанная за многие годы ногами прохожих. Проезжавшие повозки оставили в почве глубокие колеи. Большую часть года дорога была очень пыльной, а под зимними дождями она превращалась в канаву. Копыта мулов и лошадей и ноги пешеходов сглаживали рытвины и так размельчали землю, что первая же непогода превращала ее в непроходимую топь.

За кустами, окаймлявшими дорогу, на открытых пространствах, поросших невысокой травой, пережевывали жвачку или медленно брели на водопой к луже в соседней лощине почти одичавшие быки, казавшиеся единственными живыми существами в этой пустынной местности. Пастухи, очевидно, находились где-то далеко, и крики Фернандо, перепуганного обмороком товарища, были напрасны.

Видя, что его призывы не находят никакого отклика в бескрайней равнине, юноша отошел от своего лежащего спутника и сбросил перекинутый через плечо небольшой мягкий холщовый мешок, в котором, по-видимому, была одежда. Фернандо подложил его под голову Лусеро вместо подушки, затем протянул руку к кожаной фляге с вином, висевшей у него на поясе, и, повторяя все те же слова, которыми он старался подбодрить товарища, попытался приоткрыть ему рот и втиснуть туда горлышко этого почти уже пустого сосуда.

Несколько капель вина сразу привели Лусеро в чувство. Он приоткрыл глаза и с благодарностью взглянул на своего спутника, но тут же снова закрыл их, проговорив слабым голосом:

— Я хочу есть.

Фернандо ответил на эти слова жестом отчаяния. Он знал, что в холщовом мешке не оставалось ни кусочка хлеба. Последнюю корку они доели утрем… А кругом ни-, кого, кто мог бы прийти на помощь.

Путники были бедно одеты, но их платье, хотя и сильно поношенное, было совсем иного происхождения, чем грубая одежда, которую носят жители деревень и городских предместий. На юношах были короткие камзолы, шерстяные чулки и береты на кудрях, падавших на уши. Чулки были залатанные и местами дырявые, камзолы вытерлись до основы, пыль также немало попортила все эти предметы; и все же можно было догадаться, что когда-то они были ярких цветов и стоили немалых денег.

Теперь, подкрепившись глотком вина, Лусеро, казалось, дремал. Фернандо не решался уговаривать его идти дальше, а обессилевшему юноше больше всего хотелось лежать с закрытыми глазами под этими кустами, гудевшими от роя насекомых, которые носились среди густой листвы в поисках сладкого цветочного сока. Фернандо было ясно, что в этот день им не дойти до Кордовы, и он с беспокойством думал о том, смогут ли они провести еще одну ночь под открытым небом, как уже провели две предыдущие; к тому же, на этот раз, без вина, без хлеба, без случайных попутчиков, которые могли бы оказать им помощь. Неужели здесь, на христианской земле, они окажутся в полном одиночестве, как мореплаватели, отправившиеся за золотом к берегам Гвинеи и выброшенные бурей на необитаемый остров!

Будь он один, его не страшило бы такое положение; но с ним был ослабевший Лусеро, который уже накануне до крови натер себе ноги грубыми башмаками, взятыми у Фернандо.

За несколько мгновений Фернандо с той ослепительной ясностью, которую мы познаем только в минуты отчаяния, мысленно пережил всю свою прежнюю жизнь. Оба они родились в Андухаре; ему теперь было семнадцать лет, Лусеро пятнадцать. Его отец Перо Куэвас, оруженосец сеньора из свиты короля дона Фернандо, с первой кампании участвовал в войне с гранадскими маврами, пока при штурме одного города не был пронзен двумя мусульманскими стрелами и сброшен мертвым с последних ступенек осадной лестницы.

По-настоящему юноша знал только мать, так как в эти годы непрерывных войн оруженосец лишь изредка появлялся у своего домашнего очага.

Рано потерявший отца, обладавший крепким здоровьем и искавший опасностей и приключений, мальчик рос, как ему хотелось, и с десяти лет уже забросил «занятия» в убогой школе, где научился с грехом пополам читать и писать да еще, кроме этой премудрости, постиг начатки закона божьего, которые ему наконец вдолбили в голову после долгой зубрежки вслух.

Больше всего он любил убегать со сверстниками за город в длинных чулках и курточке и «гонять мяч», то есть неутомимо и ловко перебрасываться твердым кожаным шаром. Иногда же они упражнялись в стрельбе из лука и метании копья или дрались на длинных деревянных шпагах, играя в войну мавров и христиан, и эти воинственные забавы начинались с шуток, а кончались кровопролитием и разбитыми головами.

Помимо этих развлечений, были у него и другие, более спокойные и полезные для души. Он жил вместе с матерью в домишке, принадлежавшем знатному сеньору, которому служил покойный оруженосец. Бесплатное жилье, милостыня, которую время от времени подавал вдове этот вельможа, и пенсия в несколько сот мараведи, [1] Мараведи — старинная мелкая медная монета, равная но стоимости трем четвертям сентимо. которую родственник-монах выхлопотал для них у королевы Исабелы за заслуги покойного Перо Куэваса, — этого кое-как хватало им обоим на жизнь.