Жеральд Мессадье - Гнев Нефертити

Анхесенпаатон хотела было возразить, но охватившее ее беспокойство помешало ей это сделать. Послание, переданное мальчишкой, ничем не могло помочь. И вообще, откуда он получил такие сведения?

Бывший Хранитель царского гардероба обливался потом не только от жары, но и от охватившего его волнения. Пот тонкими ручейками струился по его атлетическому гладкому телу с матовой кожей, по лбу, по ожерелью — символу царской милости, и стекал к пупку.

Нефертити сидела в кресле из эбенового дерева с блестящими золотыми подлокотниками и смотрела на подданного, вперив в него тяжелый взгляд.

— Значит, теперь ты без работы, — сказала она.

— Да, божественная госпожа.

Кому теперь нужны две сотни льняных одеяний умершего царя, набедренные повязки из того же материала с вырезами и без? Роскошные плащи? Дюжины сандалий из кожи и золота, инкрустированные драгоценными камнями? Золотые пояса, украшенные драгоценностями? Золотые нагрудники с редчайшими звездообразными сапфирами из Тапробана?

— С имуществом все в порядке?

— Да, божественная госпожа. Сундуки опечатаны.

— Мне нужны будут драгоценности.

— Да, божественная госпожа. Есть еще сундуки регента.

Нефертити ничего не сказала. Она должна посоветоваться с отцом насчет этих драгоценностей. Следовало уточнить, принадлежат ли они лично Сменхкаре или Царской казне.

— Они спали в одной постели? — спросила она.

Пот все сильнее струился по телу прислужника.

— Да, божественная госпожа. Царь приказал изготовить двойную постель.

— Как ты думаешь, кто из них был женщиной?

Непристойный вопрос поразил Хранителя гардероба, он как будто получил пощечину. Несчастный судорожно сглотнул. Неправильный ответ мог стоить ему не только места, но и жизни.

— Я не знаю, божественная госпожа, — ответил он сдавленно.

— Говори. Здесь только я.

— Я не прислуживал по ночам, божественная госпожа.

— Зато ты проводил с ними целые дни. Говори же!

— Божественная госпожа…

— Говори! Я точно знаю, что ты воровал у царя.

У несчастного хранителя закатились глаза.

— Наш господин… — наконец смог он выдавить из себя.

Царица помолчала, прежде чем спросила:

— А ты?

Казалось, он вот-вот потеряет сознание.

— Что я?.. — пролепетал он, вытаращив глаза.

— С кем ты спал?

Ее взгляд пронизывал насквозь.

— С ними обоими?

Он кивнул.

— Был еще кто-то?

— Иногда… Во время прогулок на «Славе Атона», — пробормотал он.

Царская лодка теперь стояла на якоре перед Дворцом царевен. Нефертити вспомнила семейные прогулки, для которых эта лодка вначале предназначалась. Радостные крики ее дочерей. Дынную кожуру, которую они бросали в воду, чтобы посмотреть, как крупные рыбы гоняются за ней…

— Кто знал об этом?

— Никто, божественная госпожа. Это было тайной.

— Иди, — сказала она, — можешь оставить у себя то, что украл. Ты остаешься на службе в Царском доме до моего решения. Если ты кому-либо передашь хоть одно слово из этого разговора, я прикажу забить тебя палками до смерти. Почему ты плачешь? — спросила царица, когда он уже уходил.

Несчастный обернулся.

— Мой господин… был добр ко мне. Я думаю о потерянном счастье…

— Я тоже.

Наконец он покинул комнату, низко опустив голову. Нефертити вышла на террасу. Ее взгляд скользнул по Великой Реке и остановился на «Славе Атона», которая вызывающе покачивалась перед Дворцом царевен. Нефертити было невыносимо смотреть на нее, поэтому царица вернулась в полумрак своей комнаты.

Она уже давно догадывалась о том, о чем только что услышала. Эхнатон был человеком с двойственной натурой. Завоеватель, высшее счастье которого быть завоеванным. Носитель двойной короны, мужчина и женщина. Бесплотный возлюбленный Диска Атона и существо из плоти и крови, любовник своего любовника. Но все-таки она познала счастье — до появления Сменхкары, сына миттанки. Словно змей Апоп, соблазнил он своего брата свежестью пятнадцатилетнего тела. Сначала он убедил Эхнатона жить с ним в Царском доме. Затем он перебрался в новый дворец, построенный для них в Меруатоне. Потом получил титул регента. Сменхкара вытеснил ее. Сначала как жену, а затем как советницу царя и хранительницу престола.

Все эти великолепные барельефы и фрески, которые изображали царскую чету в окружении детей, купающимися в лучезарном свете Атона и семейной любви, изображения царя, целующего свою самую младшую дочь… Вдруг и придворные, и народ поняли, что все это было ложью. Потом ей доложили, что появился барельеф с изображением обнимающихся Эхнатона и Сменхкары. Тогда она влепила пощечину посланнику, сообщившему об этом.

Она не впала в немилость, нет. О ней просто забыли. И причина ей была известна: своему мужу она рожала только дочерей. В подобных случаях говорили, что семя слабое. Доказательством этому был и ребенок, которого родила Эхнатону сожительница. Это тоже была девочка, и она умерла во младенчестве. Но Эхнатон отказывался признавать слабость своего божественного семени. Раздосадованный, он покинул царское ложе.

Нефертити попросила помощи у своего отца Ая, но тот ничем не смог помочь. Она обращалась к своей сестре Мутнезмут, жене Хоремхеба, и та посоветовала ей завести любовника и родить наконец мужу сына, пусть и незаконного. Но возраст, благоприятный для зачатия, уже прошел. Ее чрево отныне было так же бесплодно, как и у проклятого демона Сменхкары.

Нефертити страдала долго и молча. Слезы жемчужинами блестели в глазах царицы. А теперь жена живого бога должна была изображать траур.

Но она все еще была жива. Она заставит своих врагов испить горькое вино ее слез, унижения и гнева!

Кто-то вошел. Мужчина. Орлиный нос, военная выправка. Он сразу заметил угнетенное состояние Нефертити и бросился к ней.

— Госпожа моя! — воскликнул он. — Что происходит?

Нефертити больше не сдерживала слез. Тогда он обнял женщину и утешил ее.

Незадолго до захода солнца гонец принес в дом Тхуту царский рескрипт, в котором сообщалось, что Тхуту больше не являлся Первым придворным Царского дома. Тхуту принял посланника с насмешкой, которая удивила почетного гостя — регента Сменхкару.

— Как твое имя, гонец?

— А-Узаит.

— Поверь, пройдет несколько дней, и я вспомню, что именно ты явился ко мне с этим.

Обеспокоенный гонец ушел, а Тхуту вернулся к гостям. Словно в насмешку, он на всеобщее обозрение прикрепил сверток к бронзовой лампе, которая висела под потолком большого зала. Грозный документ болтался и крутился в воздухе, как некое бестелесное существо. Вот с каким уважением бывший Первый придворный отнесся к решению царицы! Первый раз за последнее время Сменхкара рассмеялся.