Жеральд Мессадье - Гнев Нефертити

— Я был любим… — произнес Аутиб сквозь слезы.

Сменхкара не хотел рисковать и подавил в себе чувство сострадания.

— Сезон половодья длится лишь треть года, — сказал он. — Но я подумаю о твоих словах.

В этот момент появился Аа-Седхем. Мельком взглянув на него, Аутиб удалился.

Секретарь долго шептал на ухо Тхуту что-то важное. Советник нахмурил брови.

— Приведи мне его! — крикнул он.

Писари заинтригованно смотрели на него. Он их отпустил. Через несколько минут секретарь вернулся. За ним шел мужчина со связанными за спиной руками. Конец веревки держал охранник. Секретарь попросил охранника выйти за дверь и закрыть ее. Пленный дрожал всем телом.

— Опять ты! — крикнул Тхуту. — И что же это ты рассказываешь?

Мужчина ничего не отвечал, парализованный страхом.

— Ты утверждаешь, что я прорицатель?

— Говори! — приказал секретарь.

Но ни одно слово так и не вырвалось из уст несчастного.

— У тебя постоянная работа при дворе, а ты мало того что приносишь мне плохие известия, еще и позволяешь себе говорить обо мне всякий вздор! Ты явно хочешь потерять свое место! — зарычал Тхуту.

Мужчина готов был рухнуть наземь. Он едва держался на ногах.

— Удары палками будут для тебя очень легким наказанием, презренный! Ты, может быть, хочешь, чтобы я приказал отрезать тебе язык?

Мужчина застонал от страха.

— Я дам тебе совет… Ты меня слышишь?

Мужчина судорожно закивал.

— А-Узаит, ты скажешь, что потерял рассудок из-за вина. В противном случае лишишься языка. Ты понял?

— Мой господин очень добр, — сказал секретарь.

— Десять ударов палкой по ступням, и в этом месяце вычесть четвертую часть жалованья, — закончил Тхуту.

Секретарь открыл дверь и резко потянул за веревку, вытягивая мужчину наружу. Тот чуть было не потерял равновесие. Секретарь передал приговор стражнику.

— Исполнить немедленно! — уточнил он.

Мужчина издал душераздирающий стон. Стражник потянул пленного к лестнице. Секретарь, улыбаясь, закрыл дверь. Несколько минут спустя из окон стали слышны крики А-Узаита. Он крикнул десять раз.

На следующий день тело Нефертити должны были перенести в Северный дворец. На церемонию прощания с усопшей собрались те же, кто присутствовал при прощании с царем около пятнадцати недель тому назад. Все были здесь, за исключением Ая и Хоремхеба, которые отбыли в свои провинции. Даже воскресший Пентью был здесь. Сменхкара стоял в первом ряду с непроницаемым лицом.

Меритатон тихо плакала. Мать — первоначальное тело своих детей. Ее смерть для них — своего рода ампутация. Мысли о будущем возрождении матери не могли их утешить, хотя абсолютная безмятежность потустороннего мира усмиряет все чувства.

Макетатон и Анхесенпаатон тоже плакали.

Младшие сестры плакали потому, что так делали старшие.

Вместе с Нефертити исчезли интриги, а значит, никто уже не ждал вознаграждения за них.

Мать была мертва.

«Семнадцать коров земледельца Мекетона из предместья Доброта Амона», — громко объявил писарь. Его коллега сделал запись на пергаменте, лежащем на дощечке на его коленях.

Он сидел на раскладном стуле в тени белого навеса, захватывающего пять ступенек. У его ног лежало множество длинных пергаментов с перечнями пересчитанных стад и другого имущества. Два писаря, сидевшие рядом, вели подсчеты. Сам же главный писарь не делал ничего, он обмахивался большим высушенным пальмовым листом, которому искусно была придана форма круга. Лист с помощью крахмала сделали более плотным и украсили рисунком Магического узла.

Пришли сюда и сборщики налогов, а двое из них явились из Великого храма Амона-Ра в Фивах.

Стояла удушливая жара, а поднимаемая скотом пыль делала ее невыносимой. Главный писарь, запрокинув голову, сделал долгий глоток из сосуда, стоявшего рядом с ним. Капельки пота скатывались с его блестящей лысины прямо в глаза; вытирая их тыльной стороной ладони, он уже давно стер сурьму, которой все писари для красоты подводили глаза.

Время от времени то один, то другой писарь отщипывали из пучка ката два-три листика, обмакивали их в воду и жевали, чтобы облегчить свои мучения.

Они с утра учитывали поголовье скота в западной части Фив, причем работали уже целую неделю от рассвета до захода солнца. Одни из них состояли на постоянной службе, а другие были наняты лишь временно, после выполнения работы они вернутся на фермы. Последним нельзя было полностью доверять, поскольку они нередко договаривались с земледельцами, своими работодателями, и часто нарочно занижали количество животных.

Для такой работы верховные жрецы одалживали своих писарей налогового учета. И делали это еще охотнее, когда пересчитывался скот на принадлежавших им землях.

Раз в год все скотоводы должны были предоставить свои стада комиссии налогосборщиков. Те, кто пытался уклониться, платили штраф пропорционально своему богатству.

Перепись скота проводилась с начала сезона паводков, учет урожая — в конце сезона жатвы.

Обнаженный мальчик с палкой в руках, покрытый пылью с ног до головы, вел стадо рогатого скота на перепись.

— Тридцать четыре особи. Из них десять быков, — проговорил писарь.

Другой писарь записал.

Их молодой коллега, прибывший из предместья, тяжело дыша, снял висевшие на веревках через плечо четыре сосуда с водой и мешок с десятью круглыми караваями медового хлеба.

Подогнали овец. Воздух наполнился их блеянием.

— Четыре сернобыка, — сказал главный писарь, чтобы показать, что и от него есть польза.

Величественно продефилировали рогатые животные, высоко неся свои длинные изящные рога.

В эту минуту под навесом возникла суматоха.

— Посмотри, кто идет! — крикнул один из писарей.

Счетовод быстрым взглядом окинул стадо гусей, которые, переваливаясь, шли за сернобыками, а затем, как и все, повернул голову. В это невозможно было поверить! Хумос! Сам великий жрец! И с ним глава налоговой службы! Сопровождаемые носильщиками опахал и кресел, четыре блестящих головы приближались под палящим солнцем. От храма сюда было полчаса ходу.

— Тридцать два гуся! — крикнул счетовод, разволновавшись.

Знатные посетители вскоре приблизились. Писари поспешили навстречу своим высоким повелителям и стали целовать им руки. Хумос и глава налоговой службы живо поднялись на ступеньки и укрылись под навесом. Для них поставили раскладные стулья.

— Не прерывайте своего занятия, — заявил глава налоговой службы, кладя руку на плечо счетоводу. — Я пришел посмотреть, как продвигается ваша работа. Высокочтимый Хумос пожелал лично проверить богатство края в этом году и составил мне компанию.