Кристиан Жак - Война корон

Афганца гиксосы разорили. Он хотел свободно торговать в Египте лазуритом и теперь ратовал за восстановление прежней державы, где люди слушались законов и не грабили купцов.

Афганец и Усач не раз сражались плечом к плечу. Оба готовы были идти до конца, победного или гибельного, — все равно, поскольку души не чаяли в царице Яххотеп, самой умной и прекрасной женщине подлунного мира.

Опытные воины, привычные к тяжелым переходам, они в один миг вскарабкались на вершину скалы и вскоре спустились вниз.

— Путь свободен, царица, — объявил Усач. — Четверо дозорных уснули навсегда.

Яххотеп, не уступавшая в ловкости своим военачальникам, легко взобралась на скалу.

Она увидела, что многие гробницы осквернены и среди них усыпальница жреца бога-проводника Упуаута. О ужас, гиксосы превратили ее в склад оружия и съестных припасов!

Сердце Яххотеп разгоралось гневом, когда она осматривала при свете факела следы разрушения. Она вошла в небольшой квадратный зал в глубине, где жрец хранил священные магические предметы.

Пол усеивали черепки разбитых глиняных фигурок. Гиксосы разгромили все лари, расхитили все драгоценности. Царице пришлось искать тесло под обломками. В конце концов она нашарила ящик с четырьмя канопами, сосудами, где хранились внутренние органы мумии. Там и обнаружилось тесло из освященного металла, предназначенное для обряда символического воскрешения умершего.

После того как Яххотеп вернула Секненра зрение и слух, ничто больше не препятствовало его переселению в загробное царство. Саркофаг перенесли в гробницу, вход туда замуровали. Управитель царского дома Карис помог старшему сыну фараона заложить его камнями.

— Царица, следует безотлагательно созвать военный совет, — почтительно напомнил Карис Яххотеп.

— Мы созовем его позднее.

— Но, царица, ты должна повести воинов в бой!

— Градоправитель Эмхеб справится с этим гораздо лучше меня. Я хочу разделить судьбу мужа.

— Царица, неужели ты…

— Я решила поклониться священной акации богини Иусат, и никто не отговорит меня.

Из вещих жриц священной акации в живых осталось только три. Престарелые затворницы не покидали стен святилища и умерли бы с голоду, если бы не Яххотеп, заботившаяся об их крове и пропитании. Царица даже подыскивала им учениц, чтобы старухам было кому передать тайные знания и мудрость.

Теперь, сидя поддеревом со страшными ядовитыми шипами, она внимала трем провидицам. Говорила верховная жрица.

— Акация соединяет мир живых с царством мертвых. Осирис благословляет ее крону. По воле Осириса гроб становится баркой, плывущей по небу среди созвездий. Акация засыхает, и дыхание покидает живых. Но отец возрождается в сыне. Исида врачует раны, нанесенные коварным Сетом. Новый фараон наследует прежнему. Акация вновь покрывается листвой.

Смысл пророчества ясен: Камос взойдет после отца на престол.

Но Яххотеп хотела глубже проникнуть в тайну миров.

— Может ли моя сущность «ка» быть навеки соединенной с его сущностью, хотя он в царстве мертвых, а я осталась здесь, на земле?

— Даже у смерти есть начало и конец, — отвечала верховная жрица. — Но сущее до начала времен не знает смерти. В царстве правогласных нет ни страха, ни гнева. Великие цари древности и достойные цари настоящего предстоят богам.

— Могу ли я говорить с Секненра?

— Сердце научит тебя, как подать ему весть.

— Что если он мне не ответит?

— Хранитель судеб да смилуется над царицей Египта.

Ничем так не дорожила Яххотеп, как позолоченным деревянным футляром с инкрустацией из полудрагоценных камней, где лежали кисточки для письма. Узкий вытянутый футляр украшала надпись: «Да пребудет с царицей Тот, владыка божественного письма».

Яххотеп выводила на чистом папирусе великолепными иероглифами письмо к усопшему мужу. Она писала о безграничной любви к нему, умоляла заклясть враждебных Египту духов и просить богов о даровании победы над захватчиками. Ей так важно убедиться в том, что он воскрес! Только бы муж ответил!

Она повесила свиток на ветку акации. Слепила из глины лежащую фигурку сраженного Осириса и положила у корней. Для того чтобы Секненра беспечально достиг небесной гавани, Яххотеп играла ему на небольшой арфе и пела. А сама думала об одном: ответит ли ей любимый?

Флотоводец Яннас еще не истребил всех морских разбойников близ Киклад, еще не подавлено восстание в Фивах, но церемония приема иноземных послов прошла в столице, городе Аварис, с обычной пышностью.

Апопи нравилось, что все покоренные народы шлют ему богатую дань, что каждый из посланников падает ниц перед ним.

В отличие от прежних правителей Египта, он не передавал подарки в государственную казну: большая их часть становилась его собственностью.

Жестокий начальник тайной службы Хамуди, правая рука правителя, тоже без стеснения присваивал иноземные дары с позволения господина, о чьей безопасности он пекся день и ночь.

Круглоголовый, с прилизанными, черными как смоль волосами, раскосыми глазами, пухлыми ручками, толстыми ногами, грузный и неуклюжий, Хамуди жирел и жирел на службе у своего повелителя. Тот назначил верного слугу еще и распорядителем государственной казны, и египтяне за глаза величали его «Господин Руки Загребущие» и «Его Чванство». Действительно, он основательно нагрел руки на торговле папирусом в Дельте, обирая и грабя каждого торговца.

Он предавался различным извращенным наслаждениям вместе со своей дебелой светловолосой супругой Имой родом из Ханаана — это была его главная радость в жизни. Повелитель Апопи, хоть и слыл аскетом, ревнителем нравственности, на все закрывал глаза. Вернее, делал вид что закрывает, поскольку до сих пор Хамуди не обнаруживал поползновений захватить трон.

Ежегодно в день приема послов сокровищницы Авариса наполнялись золотом, драгоценными камнями, изделиями из бронзы и меди, тончайшими тканями, красным и черным деревом. В закромах возрастало число огромных глиняных кувшинов с вином и растительным маслом, а также кувшинов поменьше с благовониями, умащениями и духами. Таким образом, богатства в столице не иссякали, повелитель и его приближенные купались в немыслимой роскоши.

К трону Апопи приблизился посланник Крита в одеждах, украшенных красным орнаментом. Хамуди сейчас же взялся за рукоять кинжала и подал знак лучникам. Стоило посланнику сделать хоть одно резкое движение, его немедленно бы убили, таков был приказ повелителя.

Однако критянин склонился перед Апопи с той же почтительностью, что и другие послы. Затем принялся пространно и многословно восхвалять правителя гиксосов, превознося до небес его несравненное могущество и величие, именуя себя ничтожным его рабом.