Кристиан Жак - Запретный город

Изогнутым ножом он вырезал из выделанной и совсем мягкой козьей кожи тонкие ремешки. Потом они будут натянуты крест-накрест и закреплены металлическими поясками. И молоденький военачальник сможет горделиво щеголять своим новеньким щитом.

— Так это ты тот самый новенький?

Голос резкий, спесивый, властный. Но Жар и бровью не повел. Знай себе кроит кожу дальше.

— С тобой младший предводитель говорит, а военачальники не терпят, когда к ним поворачиваются спиной.

— Я заказчиками не занимаюсь… Обратитесь к хозяину.

— Но мне-то ты нужен. Верно, это ты и есть — и силен, как дикий годовалый бычок, и кто иной смог бы одним махом уложить пару грубиянов? А те двое драться умели.

— Обошлось без меня… Они просто стукнулись друг о друга.

Мехи схватил Жара за плечо и силой повернул его к себе.

— Смеяться вздумал надо мной, малый! Смотри у меня.

— А ну отпустите!

В черных глазах юного богатыря воин увидел такое, что не только разжал хватку, но и отступил на шаг назад.

Жар увидел перед собой небольшого, довольно невзрачного человека, круглолицего, с иссиня-черными волосами, словно приклеенными к черепу. Губы толстые, руки-ноги пухлые, тело крупное и крепкое. Воин вроде был уверен в себе, но глазки-то бегали. Хотя глядели очень высокомерно.

— Ты дерзнул обвинить меня в нападении?

— Я всего лишь прошу не унижать меня.

— Ладно тебе, парнишка. А где мой щит?

— Как раз им я и занимаюсь.

— Покажи.

Жар послушался.

— Надо бы гвоздиков еще понабивать. И пластинок металлических наклепать. Щит мне нужен не абы какой, а прочный. Чтобы удар самого лучшего воина был ему нипочем. И чтобы все завидовали.

— Постараюсь.

— А поменять ремесло не хочешь? Косая сажень в плечах — таких в войско сразу берут. Без разговоров.

— Не тянет как-то.

— Зря ты так: военная служба — это знаешь какие права! А льготы какие!

— Это вам там хорошо. А мне так вряд ли.

— Ты такой молодой, дружок, а до чего ж верткий. И такой необузданный! Послужил бы немного под моим началом, я бы тебя посговорчивее сделал. Поумнеешь чуток, ищи главную казарму в Фивах. Скажешь там, что за тебя предводитель Мехи ручается. А пока поторопись с моим щитом. Завтра с утра к тебе придет один боец от меня. Отдашь готовую вещичку ему.

Как только воин ушел, появился хозяин:

— Хорошо потолковали, а, Жар?

— Мы что, друзья с ним, что ли?

— Ой, парень, этот Мехи, говорят, немалая шишка. А хочет раздуться еще больше… Лезет вверх со страшной силой, шагает по головам, пыжится… Слушок пошел, что скоро совсем в большие начальники выбьется. Новая должность, высокий чин… А что с его щитом? Готов?

— Если вас это так беспокоит, ночью доделаю.

— Пойми меня… Лучше с этим Мехи не ссориться.

— Завтра к вечеру за мной ничего не останется. Я закончу все дела, за которые вы мне обещали кожаный мешок.

— Знаю, знаю… Поговорим.

Проснувшись, Жар увидел, что свояченица хозяина во сне перевернулась на живот. Он залюбовался было ее впечатляющим тылом, припоминая довольно разнообразные радости, которых не жалела для него эта обширная, такая щедрая область молодого женского тела, но в глаза уже били яркие лучи восходящего солнца. Пронзив камышовую перегородку, они ярко высветили два предмета на полу.

Жар потрогал обе вещи. Приподнял. Опустил на землю. Качество! Лучше не бывает.

— Доволен? — прозвучал ехидненький голосок уже открывшей глаза, но еще не совсем проснувшейся подружки.

— Настоящие чудеса. Пусть малые.

— Как мои грудки?

— Если тебе так хочется, то, пожалуй.

— А эти штуки тебе хозяин подарил?

— Ошибаешься, радость моя. Я их заработал.

— А жениться когда?

— А хочешь?

— Еще бы. Дубильня-то тебе в наследство достанется.

Жар растопырил пятерню и от души влепил по ягодицам возлюбленной.

— День начался… Не поняла еще?

— Ну давай, спеши к хозяину. И потом бегом ко мне. Только скорей, — залепетала она томным, срывающимся, задыхающимся голосом.

Молчун покинул стройку на заре: дом для фиванского пирожника был готов. И заживет в нем этот торговец лакомствами со своей второй женой и двумя детьми. Договор, стало быть, выполнен, и он вправе покинуть восточный берег. Сядет на паром, а потом по знакомой дороге зашагает к Месту Истины.

Сто раз, нет, больше хотелось ему кинуться со всех ног в тот сад. Чтобы увидеть Ясну в последний раз. Чтобы попрощаться. Но бередить рану? Боль разлуки станет еще мучительнее.

Молчун пробовал с головой уйти в работу, чтобы только не думать о Ясне. Но ее светлый лик не покидал его, даже глаза закрывать нужды не было. Удерживаться от разговоров с нею тоже испытание почти невыносимое, так что самое время покинуть город. Потянет еще немного, несколько считаных часов, — и у него просто недостанет духу уйти.

Свежий ветерок, такой нежный и душистый, — утро только-только занялось. Паром, под завязку набитый торговцами, резво пересекал Нил, благо ветру помогало течение. Заспанные пассажиры нехотя продирали глаза и готовились добрать недополученный отдых уже на суше.

Молчун первым соскочил на берег и начал подниматься по крутому, но короткому склону. И вдруг остолбенел.

Ясна! Под пальмой сидела Ясна.

Он направился к девушке и протянул ей руку, помогая подняться.

— Я иду с тобой, — объявила она.

Дубильщик выронил надкусанную корку хлеба и побежал за Жаром.

— Ты куда?

— Я все отработал, ты мне заплатил, и я могу уйти.

— Экая дурость! Что, свояченица моя тебе не угодила?

— Филейные части у нее — обалдеть! Не спорю. А умишко — как у воробья.

— И моим наследником не будешь?

— Ты ж не такой старый, чтобы совсем оглохнуть. Я получил то, чего хотел, и, как договаривались — ты же слышал! — ухожу. Своей дорогой.

— Одумайся, Жар!

— Прощай, хозяин.

Уже позабыв про дубильню, молодой человек теперь ломал голову над тем, как раздобыть древесину для кресла. Можно выменять ее, посулив отдать прекрасный чехол. Мешок бы остался… но как-то не хочется разбивать такую прекрасную пару. И потом… вдруг этот чехол станет лишней гирькой на его чаше весов? Когда он доберется наконец до Места Истины…

Хорошо бы наняться к какому-нибудь столяру. И вкалывать, как у дубильщика, без продыху. Чтобы время не пропадало.

Солнце еще только подбиралось к зениту, а юноша уже стоял перед хозяином мастерской, в которой трудилось добрых два десятка подмастерий и столько же опытных и битых жизнью мастеров; мебель они делали незатейливую, но крепкую. Хозяин, на вид лет шестидесяти, твердо стоял на крепких ногах и рукой на себя еще не махнул, судя по щеточке усиков над верхней губой. Гостя он встретил без восторга.

— Зовут как?