Кристиан Жак - Запретный город

— Что, Жар, прохлаждаешься?

В словах незваного гостя слышна была ядовитая издевка. Издевка не издевка, но неприязнь и желание обидеть уж точно. И яд этот прогнал сон наяву. Окликнувшего звали Простаком, и было ему лет двадцать. Рослый такой молодой человек, поигрывающий мощными мышцами. Из одежды на нем была только набедренная повязка. Рядом с Простаком скалился, как полоумный, его младший брат по прозванию Коленище. Тому едва пятнадцать исполнилось, но весу в нем уже было килограммов на десять больше, чем в старшем брате, — не зря же он каждый день уплетал жирные лепешки и сладкие пироги.

— Шли бы вы себе, а?

— А что, это дерево разве твое? Ваша земля досюда не доходит.

— Да глазеть на вас охоты нету.

— Так и мы бы на тебя плевать хотели. Только вот спросить тебя кое о чем надо.

— А в чем дело?

— А то ты не знаешь… Ночью где шатался?

— А тебя что, порядок блюсти приставили?

— Нати — ты такое имя слыхал?

Жар ухмыльнулся:

— Спасибочки. Приятно вспомнить.

Простак шагнул вперед:

— Урод поганый! Девчонка замуж за меня собралась… А ты, козел, совсем оборзел… И ночью…

— Так она сама меня нашла.

— Еще и врешь!

Жар вскочил на ноги:

— Еще во вранье меня винить будешь!

— Из-за тебя я женюсь не на девочке.

— Знаешь что? Если бы у этой Нати была бы хоть капелька мозгов, она бы за тебя не пошла.

Братья потрясли у него перед носом кожаным бичом. Оружие, конечно, примитивное, но, ничего не скажешь, грозное.

— Слушайте, вы, — заговорил Жар, — мы с Нати чуток позабавились, что было, то было. Так природа захотела… Но раз уж вам так приспичило, могу пообещать, что больше с ней путаться не стану. Если честно, я без нее запросто перебьюсь.

— Он еще тут выкобениваться будет! — зарычал Простак. — Ты нам больше девок портить не будешь, понял?! Ишь, губы раскатал…

— Надоели вы мне, дураки, но связываться с вами я не хочу. Мне пора на пастбище возвращаться.

Коленище кинулся на Жара, воздев над головой правый кулак. Но юноша успел отскочить, и нападавший со всей силой ударился о дерево головой. Рухнув на землю, он недвижно застыл.

Простак на миг оцепенел, а спохватившись, взмахнул бичом, целя Жару в лицо. Но тот перехватил его правую руку повыше локтя. Раздался зловещий хруст, и Простак, взвыв, уронил бич на землю.

Ни единой капельки пота не выступило на лбу силача. Жар дрался с пяти лет и умел за себя постоять. Он хорошо осознавал свою немалую силу и потому не любил лезть на рожон. Но и на попятный не шел. Жизнь, она как-то подарками не балует. Его-то уж точно.

Шевельнулась в голове мыслишка: вернуться на пастбище к вечеру — там и молочко, и хвороста навалом. И тут же подступил комок к горлу — ох, до чего ж тошно.

А завтра сулит оказаться еще хуже, чем сегодня, еще тусклее, еще тоскливее, еще беспросветнее, и молодой человек будет мало-помалу терять душу, чувствуя, что кровь в жилах словно бы затвердевает и течет все медленнее. Ну что для него такое этот клочок земли, на котором гнут спины члены его семьи? Это отец грезит о спелости зерна и молоке тучных коров, соседи завидуют его преуспеянию, а соседские девушки заглядываются на Жара — как же, наследник столь славного хозяйства, да еще такой могучий: наверняка он приумножит унаследованное достояние и сильно разбогатеет, дочери селянина и не остается ничего иного, как мечтать об удачливом муже-земледельце, которому она нарожает кучу отпрысков и уж те обеспечат чете сытую, благополучную старость.

Тысячи и тысячи других были бы счастливы такой долей, а Жар только нос воротил. Предначертанная судьба казалась ему горше темницы. Забыв про быков, которые без него, чего доброго, отвяжутся и выберутся из загона, юноша шагал прямо в пустыню, не сводя глаз с вершины горы. Она нависала над западной окраиной Фив, богатейшей египетской столицей, близ которой был воздвигнут и священный город Карнак со множеством величественных храмов во славу бога Амона.

Там, на западном берегу, в Долинах царей, цариц и знати, располагаются богатые гробницы, обители вечности. А еще — великолепные храмы фараонов, и среди них — Рамсессеум, святилище Рамсеса Великого… И творят такие чудеса мастера Места Истины… Не про них ли сказано, что они трудятся рука об руку с богами и под их началом и покровительством?

В сокровенном сердце Карнака, как и в самой смиренной молельне, божества изрекают свои речи, но кто разумеет сказанное ими? Вот Жар, к примеру. Он разгадывает этот мир, рисуя на песке, но ему недостает знаний. А несведущий далеко не продвинется.

Как это несправедливо, и у Жара сил нет терпеть такую обиду. Почему богиня, скрывающаяся на Закатной вершине, говорит с мастерами Места Истины и почему она остается немой, когда он взывает к ней, моля об ответе? Горе, придавленной солнцем, нет дела до его одиночества.

Чтобы отомстить, он так точно, как только мог, нарисовал на песке эту самую гору, а потом стер рисунок ногой. Словно бы одним махом уничтожая и гору, и обитающую на ней немую богиню, и свое раздражение.

Но гора-то осталась целехонькой. Нетронутая, огромная, неприступная. И Жар, такой могучий силач, почувствовал себя ничтожным и бессильным. Нет, дальше так нельзя.

На этот раз отец его выслушает.

Выходец из дальней Нубии Собек служил в страже с семнадцати лет. Рослый, сильный, великолепно сложенный юноша прекрасно владел палицей, и начальство очень скоро обратило внимание на способного чернокожего. Поначалу его определили в пограничную стражу, и застава в пустыне помогла ему проявить свои замечательные качества: он задержал добрых два десятка разбойников, в том числе троих особенно опасных — эти кочевники-бедуины безнаказанно грабили караваны и ловко уходили от правосудия. Пока на их пути не встал Собек.

Так что продвижение по служебной лестнице оказалось стремительным: в двадцать три года он получил назначение на пост начальника стражи, защищающей Место Истины. По правде говоря, должность эта не такая уж и завидная: ответственность — неподъемная, и ошибаться нельзя. Никто из непосвященных не должен проникнуть в Долину царей, и ни единому любопытствующему нельзя нарушать покой селения мастеров, — стало быть, Собек обязан не допускать никаких происшествий. Под страхом неминуемого наказания, которое, если что, незамедлительно наложил бы визирь — верховный сановник царства.

У нубийца была маленькая каморка в одном из укреплений, ограждавших вход в Место Истины. Читать и писать он умел, но терпеть не мог возню с бумагами, и потому всю отчетность за него вели подчиненные. Низенький столик и три табуретки — вот и вся казенная мебель, а еще казна брала на себя расходы по побелке стен, стирке одежды воинов и поддержанию порядка в помещениях.