Кристиан Жак - Запретный город

— Ты что, берешь назад свое прошение о приеме в братство? — поинтересовался мастеровой.

— Ты давай веди меня. Туда, куда положено.

Они пришли к храму, перед которым заседал приемный суд. Лица судей казались непроницаемыми, правда, на губах старого писца Рамосе играла чуть заметная улыбка.

Но Жар, сердце которого колотилось так сильно, словно было готово вырваться из груди, решил, что не след потакать себе и, значит, лучше он будет смотреть на Кенхира, писца некрополя.

В первый раз в жизни тоска сжимала горло так, что дышать было нечем. Он готов был бежать до края земли, лишь бы не слышать тех слов, которые будут произнесены.

— Суд принял решение, — ронял тяжелые слова Кенхир, — и пересмотру оно не подлежит. Его величество фараон, глава и наставник Места Истины, одобрил это решение, и оно будет занесено в летописи, ведущиеся письмоводителями визиря. Ты, Жар, услышал зов и внял зову, и посему ты будешь допущен в это братство.

К кому обращается писец? Неужто к нему? Внезапно огонь вновь запылал в его жилах, и ему захотелось обнять Кенхира Ворчуна.

— К несчастью, — продолжал тот, — мы вынуждены отложить твое посвящение. И причина отсрочки вовсе не в тебе, но в общине, ввиду постигшего всех нас бедствия.

— Что стряслось?

— Неферу Молчуну предъявлено обвинение в убийстве.

— Молчун — убийца? Что за чушь!

— Мы все тоже так думаем, но мы должны приложить все свои силы и добиться, чтобы его признали невиновным. А когда мир вновь воцарится, ты получишь новое имя и тебе будут открыты первые таинства Места Истины.

По завершении изнурительного дня старший предводитель Мехи овладел Серкетой. По обыкновению, любовь в его исполнении вышла очень грубой, однако же исполнил он задачу свою со всем присущим ему блеском. Впредь непозволительно было ей соваться поперек батьки, то есть поперек супруга конечно, но надлежало ей оставаться на том единственном месте, которое только и может занимать женщина, а именно — быть верной и послушной служанкой. Со дней ранней юности Мехи испытывал глубокое презрение к самкам, и уж не Серкете изменить его убеждения. Как и все прочие бабы, она, конечно же, мечтала о господине, о повелителе, власть которого над нею неоспорима и беспредельна. И ей, что ни говори, повезло: такого владыку она обрела.

После того как Нефер Молчун был схвачен, Мехи успел выйти на связь с десятками разных людей, применяя метод, в действенности которого он не единожды убеждался: он распускал ложные слухи. Недоброжелатели подхватывают молву, упиваются ею и разносят ее со скоростью ветра, слабоумные повторяют все, что услышат, не утруждая себя пониманием, но счастливее всех болтуны — те всегда рады блеснуть в разговоре невесть откуда взявшейся новостью да еще заверить, что, кроме них, подобными сведениями никто не располагает.

Эти его вольные и невольные приспешники, передававшие неслыханные известия из уст в уста, складывались в цепь или сеть из множества звеньев и помогали ему делать с мнениями и убеждениями других людей то, что ему заблагорассудится, превращая обмолвку или говорок в бесспорную действительность. Общество уже видело в Нефере Молчуне страшного злодея, а Место Истины представлялось логовом разбойников, скрываемых завесой немыслимых привилегий.

И только один Рамсес Великий мог бы единым словом своим обратить вспять мутный поток лжи и домыслов. Но и фараон не выше Маат, и нет у него права вмешиваться в судебное разбирательство. Обвиненного должно судить. А Нефер обвинен.

Связи между Местом Истины и визирем были тесными, однако председательствовал на предварительном слушании, на котором выдвигалось обвинение, не этот верховный сановник, а старейшина суда. Председатель в самом деле был стариком, и он подчеркнуто соблюдал все положенные правила. Мехи даже на взятки тратиться незачем: улики настолько тяжки, что председательствующий непременно поставит Нефера перед присяжными.

Тогда-то и понадобится вмешательство Мехи, не открытое, понятно, а, так сказать, подспудное. Первым делом надо будет ввести в число присяжных управителя западного берега Абри — уж он то знает, какую напраслину надо навесить на братство, чтобы вымазать его в такой грязи, что народу эти мастеровые станут отвратительны. А еще стоило бы позаботиться о большинстве в составе присяжных, чтобы уж наверняка этого Нефера приговорили к смерти: надо выставить обвиняемого хладнокровным душегубом, воистину диким зверем; а коль скоро воспитан он был мастеровыми, то и те, приходится думать, не менее злобны и коварны, чем подсудимый.

И тогда все селение окажется в ловушке. И мышеловка захлопнется.

Мехи в задумчивости забарабанил пальцами по крупу жены.

— Кобылка… это же моя кобылка, верно?

Серкета услужливо выгнулась в талии, подвигая к мужу свой уже обласканный им таз.

— Да-да, я вся — твоя… Еще хочу. Давай еще раз.

— Ненасытная!

— А почему бы и нет? Разве это не естественно? Коль уж мне так повезло с муженьком. Такой безотказный. И никогда не устает.

— Знаешь, Серкета, что-то твой отец меня беспокоит.

— Ах… а почему?

— Да голову он потерял.

— А я как-то ничего не замечала.

— Ты с ним не работаешь. Знаешь, кто мне уже сказал об этом? Фиванский градоправитель, лично, посоветовал быть начеку. Представь себе: важное собрание, а твой отец бормочет что-то непонятное. Потом выступает с отчетом и путается в цифрах. А потом и вовсе впадает в ступор и ничего не видит и не слышит. И довольно долго. За последнее время — а я не расстаюсь с ним вот уже несколько дней подряд — такое бывает все чаще. И приступы эти все заметнее. Разумеется, я ничего не сказал градоправителю и даже попробовал рассеять его страхи. Жаль, конечно, но хуже всего то, что отец твой отрицает очевидное. В подобном состоянии он даже не замечает, что его, так сказать, долго не было. И ничего не запоминает.

— Что же делать?

— Поговори с его целителем и попроси его назначить лечение. Если такое лечится, конечно. Но стеснять отца ни в коем случае нельзя. Если бы не этот его докучливый недуг…

Серкета присела на краешек ложа.

— В чем он выражается?

— Боюсь и говорить.

— Я — твоя жена, Мехи, и я хочу знать!

— До чего же это жутко…

— Рассказывай, говорю тебе!

— Знаешь, милая, за тебя страшно. Тебе, наверное, будет неприятно. И больно.

Мехи понизил голос, словно бы опасаясь, что их кто-то подслушивает.

— Поехали мы с отцом твоим в один удел, проверять, как тамошнее население подати платит. Меня он взял, чтобы я проследил за кое-какими мелочами. И вдруг он накидывается на случившуюся там девочку, хватает и… ну, пытается ее изнасиловать. Хорошо, я проворнее его и не дал довести до греха. Повезло, и худшего не случилось. А потом, когда он пришел в себя, он был не в состоянии вспомнить хоть что-либо об этом ужасном случае.