Кристиан Жак - Запретный город

— Виду вас какой-то подавленный, — заметил Панеб. — Неужто Рамосе был таким важным человеком?

— Фараон дал ему титул «писец Маат». Быть может, ни один из писцов некрополя не был вправе так именоваться.

— А Кенхир что? Хуже?

— Кенхир он Кенхир и есть, и этого уже довольно.

— Непонятен ваш ответ.

— Работай получше, мальчик, и истина явит себя… если того пожелает.

В день погребения мастеровые с женами священнодействовали, выступая в качестве жрецов и жриц, и потому нужды призывать кого-либо извне не возникало. Кенхир с обоими начальниками артелей распевали обрядовые гимны над двумя возлежащими мумиями с отверстыми устами, ушами и очами.

Затем мастеровые поместили их в деревянные саркофаги, украшенные изображениями богов, знаками жизни, волшебными узлами Исиды и столпами Джед, символами воскресшего Осириса.

Затем в путь медленно двинулась вереница носильщиц и носильщиков с приношениями для обители вечности: там надлежало оставить посохи, письменные приборы, облачения, ложа, стулья, сундуки с украшениями и умащениями, жертвенные столики и маленькие статуэтки «ответчиков», которые будут помогать умершему в мире ином.

Внутренности усопшего были помещены в четыре сосуда в виде сыновей Хора: печень будет хранить человек, кишечник — сокол, легкие — павиан, желудок — шакал. Все органы умершего должны быть в наличии, нельзя допустить, чтобы что-либо пропало.

Нефер был сам не свой. Ясна почувствовала волнение мужа.

— Что тебя тревожит? — спросила она.

— Почему с последними словами Рамосе обратился ко мне, а не к своему приемному сыну Кенхиру? Или к начальнику артели?

— Рамосе был писцом Маат и не действовал поспешно. Он ведал час своей кончины и выбрал именно тебя, и никого иного, чтобы передать свою последнюю волю.

— Я не понимаю его решения.

— Разве он не дал тебе четких указаний?

— О том я уже говорил с Неби.

— И что он?

— Как только завершится траур, я немедля примусь за работу.

После той ночи, проведенной в горах вместе с ведуньей, Ясна обрела способность видеть будущее. И для нее в поступке писца Рамосе не было ничего непонятного.

Похороны подходили к концу. Хотя никто не сомневался, что суд Осириса признает писца Маат и его супругу праведниками, все очень горевали. Никто больше не услышит их речей, не воспользуется их советами, не сможет полагаться на их мудрость, если понадобится помощь в преодолении невзгод.

Один Панеб Жар не поддавался всеобщей печали. Время траура казалось ему уж слишком растянутым, просто нескончаемым, тем более что Бирюза отказала ему в любовных утехах. Умер так умер, умершие — они мертвыми и останутся, и из царства Осириса им уже никогда не вернуться; жизнь продолжается, а от стенаний никакого проку: горюй не горюй, заботы никуда не денутся.

Панеб похлопал Нефера по плечу:

— Это все, да? Других обрядов уже не будет, так ведь?

— Изо дня в день жрец и жрица будут почитать ка усопших.

— Значит, с завтрашнего дня жизнь войдет в обычное русло?

— Ну, более или менее…

— Признай, что я вправе требовать удовлетворения.

— Ты о чем?

— Должны же меня наконец научить тайнам рисунка.

— Пока что я тебя забираю к себе.

— Я что, каменотес?

— Мне необходимо как можно скорее завершить одну очень важную работу, и мне нужен сильный помощник.

На следующий день после смерти Рамосе Кенхир трижды вымыл волосы: мыть голову было его любимым удовольствием. Поскольку скончалась и супруга писца Маат, он наследовал все имущество своего покровителя, из которого ценнее всего была, конечно, прославленная библиотека с творениями древних авторов — Имхотепа, зодчего, возводившего пирамиды близ Саккары; мудреца Хордедефа, творившего во времена великих пирамид; визиря Птаххотепа, поучения которого Кенхир не уставал переписывать; пророка Неферти или необычайно осведомленного Хети, написавшего, среди прочего, «Сатиру на ремесла», чтобы похвастаться своим положением писца и преимуществами, с ним связанными.

Став полноправным собственником прекрасного дома Рамосе, Кенхир вдруг почувствовал себя состарившимся, и это было тяжелое чувство. Пятидесятилетнюю отметку он перешагнул, не утратив ни крупицы своего задора да и крепости тоже, но теперь ощутил тяжесть одиночества. Что и говорить, Рамосе уже давно передал ему многочисленные обязанности, и с работой писца некрополя Кенхир вполне справлялся; но ведь нельзя отрицать, что он часто советовался со своим предшественником и, как бы он ни сетовал на чрезмерную доброту Рамосе и на его немыслимую душевную широту, позволявшую снисходительно принимать чуть ли не любые человеческие слабости, из слов учителя он извлекал очень большую пользу. Отныне управляться с селением придется в одиночку, и споры с обоими начальниками артелей, далеко не всегда разделяющими его взгляды, обещают быть жесткими и утомительными.

А эта юница пятнадцати лет, Ниут… Она убиралась в доме и стряпала. Кенхир рассчитывал платить ей совсем немного, но она потребовала достойное жалованье и выказала такую силу характера, что писцу некрополя пришлось уступить. Первое время Кенхир хотел, точнее, мечтал отделаться от этой малолетней помощницы, но та как-никак с задачами своими справлялась и никогда не забывала смахнуть пыль с папирусов, так что он в конце концов махнул рукой, — как бы хуже не стало…

В задумках у Кенхира недостатка не было. Первым делом следует утвердить свою власть, чтобы ее никто не оспаривал. Для этого надо дать понять обоим начальникам артелей, что он — писец некрополя, а не абы кто, и что ни единое решение не может приниматься без его согласия. Затем стоит укротить мастеровых — что-то много они себе позволяют, вплоть до выходок если и не совсем позорных, то уж точно недостойных Места Истины. Отвечая перед визирем за качество работ, исполняемых братством, Кенхир ежедневно вел летопись некрополя, записывая некрасивым и почти нечитаемым почерком, кто что делал, кто и почему не вышел на работу, сколько и чего было израсходовано и какие орудия трудя были доставлены в селение. Один он на самом деле знает, что и как происходит, и он, в отличие от Рамосе, не станет потакать даже мелким нарушителям.

Кенхир знал, что думают про него почти все мастеровые: тщеславный, суетный, высокомерный, себялюбивый и слишком гордящийся своей властью; но полномочия его никто не оспаривал. Мало кто знал, что он и к себе так же строг и способен признавать свои ошибки, лишь бы право упрекать оставалось только за ним, а не за кем-то еще.

Кенхир принял обоих начальников артелей в своем новом доме. Почувствовав, что оба как-то скованы, Кенхир с порога заговорил о самом существенном.