Кристиан Жак - Пылающий меч

Шесть быков тащили положенный на деревянные полозья первый каменный блок нового храма Птаха, который собирались заложить в Мемфисе. Погонщиком, который ласково похлопывал быков по холке, подгоняя их, был Голенастый. На воле он быстро оправился и даже преуспел. Он приобрел себе небольшой домик и обширное пастбище для своих любимых коров. А в помощники нанимал пленников-гиксосов, которые не запятнали себя ни убийствами, ни пытками.

Всюду в Египте строили и восстанавливали разрушенное. Мемфис, город с белыми стенами, мало-помалу обретал былое величие. Из Нубии и Азии вновь привозили золото и серебро, с Синая — медь и бирюзу, из Афганистана — лазурит, символ небес и воды, прародительницы жизни.

Кто, кроме Афганца, получившего так же, как Усач, чин военачальника, мог заняться ввозом в Египет лазурита?

— Ты все-таки хочешь вернуться на родину? — спросил друга Усач. — Чего тебе здесь не хватает? Ты богат, славен, женщины бегают за тобой. Вина у нас превосходные, климат прекрасный.

— Мне не хватает родных гор.

— Знаешь, Афганец, я многое могу понять, но только не это.

— А ты знаешь, что должен вскарабкаться по ледяной стене, чтобы доказать, что ты — мужчина?

— Лучше посмотри на этот камень и скажи, достоин ли он того, чтобы украсить храм?

— Лазурит самого лучшего качества.

Оживало хозяйство Египта. И в Мемфисе, и в Фивах вновь работали в царских и в обычных мастерских искусные ремесленники, землемеры обмеряли наделы, сезонные рабочие чистили каналы. Распределением всех благ вновь ведала Маат, обеспечивая мир и сплоченность.

Царский флот направлялся в Абидос.

Карис, несмотря на преклонный возраст, пожелал участвовать в церемонии торжественного прославления Тетишери. Восседая на палубе между градоправителем Эмхебом, который наконец вернулся в родной Эдфу, и хранителем царской печати Неши, у которого с каждым днем все прибавлялось обязанностей, он вспоминал о прошлом.

— Мы дожили до настоящего чуда, — повторял он Эмхебу. — Царица Яххотеп вселила в нас надежду, и мы вместе с ней создали будущее, которого не было у порабощенного Египта.

Управитель земельных угодий Хирей принес холодного вина и сладких лепешек.

— Сколько ни прибавляй тебе ответственности, толщины у тебя не убавляется, — заметил Неши, глядя на него.

— Мы с Карисом не имели счастья быть, как вы, в гуще сражений. А в тылу у нас было частенько страшно, а еще чаще тоскливо, а когда тебе тоскливо, то хочется есть. Посмотри на Афганца и Усача: как только они перестали рубить гиксосов, оба поправились.

— Наконец-то доплыли, — вздохнул с облегчением Хонсухотеп.

— А с чего это ты такой озабоченный? — удивился Хирей.

— Думаешь, легко плыть по Нилу? Нил — река капризная, с ним держи ухо востро, того и гляди, приготовит какой-нибудь сюрприз. Мне вот не до вина было.

— Ну, ты скоро нас догонишь по этой части, — рассмеялся Эмхеб.

Царственная супруга Нефертари с особым тщанием и любовью занималась памятными церемониями в честь бабки фараона, глубоко почитаемой в Фивах. Торжественное прославление Тетишери сначала происходило в Карнаке, затем — в Абидосе, в священном храме Осириса.

Согласно ритуальной формуле, фараон Яхмос в память Тетишери «совершил то, что ни один фараон доселе не совершал». Он приказал построить святилище и небольшую пирамиду, окружив ее зеленью. Назначил жрецов, которые каждый день будут молиться, приносить жертвы и питать «ка» покойной, ушедшей, но не забытой живыми. Фараон дал жрецам кров, пищу, одежду, землю и скот. Избавленные от попечений о земном, они должны были безупречно служить умершей царице.

На большой стеле камнерезы изобразили Яхмоса, сначала в короне Нижнего Египта, а потом — в двойной короне с дарами, которые он подносит Тетишери.

В сокровищницу, предназначенную для Тетишери, Яххотеп положила золотую диадему, которую надевала так часто и которая уберегла ее от стольких бед.

Слуга гиксосов счел, что на семейной поминальной церемонии слишком мало народу. Он нанесет удар в Фивах, чтобы поразить не только царицу, но и всех горожан.

Хирей, Карис и Неши сидели, сблизив головы, и о чем-то шептались.

— О чем вы там совещаетесь? — полюбопытствовала Яххотеп.

— Ничего серьезного, обычные заботы, — отозвался хранитель царской печати Неши.

— Правда, Карис? — потребовала царица подтверждения от старика-управляющего.

Карис заерзал.

— В общем-то безусловно… С некоторой точки зрения…

— Ты никогда не мог мне солгать, — рассмеялась Яххотеп.

— Так позвольте мне, госпожа, сохранить тайну!

— Заговорщиков только трое? Или другие сановники тоже участвуют в заговоре?

— Мы участвуем в нем все по приказу тех, кого нет выше, — сообщил Хирей.

— Ну, раз так, не буду вас больше расспрашивать, — согласилась царица, хотя таинственное поведение друзей разбудило ее любопытство.

Сына Яххотеп нашла на палубе корабля в изящной деревянной кабинке, у двери которой неподвижно стоял Яхмес, сын Абаны, вместе с Весельчаком Младшим.

— Может быть, столь бдительная охрана мне уже не нужна, как ты думаешь, матушка? — спросил Яхмос.

— Военный совет убежден, что ставленником гиксосов был связной, который погиб во время боя в Нубии. Но я так не думаю!

— Но если даже предположить, что этот человек жив, разве теперь он не будет изо всех сил стараться, чтобы о нем забыли?

— Я не забыла, что он убил твоего отца и брата. Оставить эти преступления без наказания — значит поклониться призраку Апопи. До тех пор пока мы не опознаем убийцу и не лишим его возможности наносить вред, разве сможем мы жить по-настоящему спокойно?

В Карнаке вновь работали резцы и деревянные молотки. Фараон Яхмос осуществлял задуманное — он расширял и украшал храм Амона. Фараон лично следил за исполнением обрядов. На новых жертвенных столах каждое утро лежали свежие цветы и фрукты. Жрецы с золотыми кувшинами и чашами в руках совершали обряд очищения, дабы невидимые силы, исходящие от земных даров, питали статуи богов, глаза, уши и рты которых отверзал сам фараон, касаясь их специальным резцом.

Для каждого божества священной триады была построена кедровая барка, покрытая золотыми пластинками. Барки мирно стояли в священном озере, а во время праздничных шествий жрецы, водрузив их на плечи, выносили за ворота храма.

— Вот о чем я подумал, — фараон наклонился поближе к царице Яххотеп. — Во-первых, я хочу построить новый храм в Фивах, чтобы чтить в нем тайную сущность Амона и питать его «ка». А во-вторых, воздать должное тебе, матушка.

— Так вот о чем совещались заговорщики!

— Да, я попросил их хранить тайну, но готовится торжественная церемония.