Дмитрий Полетаев - Форт Росс

Под взглядом коменданта собравшаяся толпа пришла в некоторое движение. Мужчины встали и вышли вперед, бабы со спящими детьми отодвинулись назад. Небольшой отряд кадровых военных в форме морской пехоты, по деловому разобрав ружья, выстроился в шеренгу. Молодой офицерик, подхватив рукой шпагу, чтобы не лязгать металлическими частями новенькой перевязи, кинулся к коменданту. Иван Александрович, легко сбежав по ступеням к нему навстречу, широким шагом двинулся к выстроенной у стены пушечной батарее. Офицерик бросился за ним.

Сказать по чести, гарнизон крепости являл собой довольно странное зрелище. Между орудийными расчетами, у бойниц, расположились индейцы с луками и стрелами. Это были воины соседнего племени Кашайа, входившие в союз племен Помо, территории которых раскинулись почти до Большого Соленого озера за Скалистыми горами на востоке. Кусков прекрасно помнил, как по совету Николая Петровича Резанова они с Барановым торговали эти земли у старейшин племени для будущего русского поселения. Именно что торговали, а затем и купили, к полному удовлетворению обоих сторон.

«Вот человек, — в который раз подумал Кусков. — Какая голова! Какой умница! Ведь это надо ж было так все предусмотреть!»

Кускову не дано было знать, что годы его правления фортом Росс назовут впоследствии «золотым веком» Русской Калифорнии. Сегодня ему казалось, что так будет всегда. Мирно, ладно, славно, любо! Дружбу русских с народом Помо и с Кашайя уже просто дружбой и назвать-то было нельзя. Русские поселенцы, за отсутствием собственных баб, переженились на местных индианках, и колония еще прочнее утвердилась на новой земле. В отличие от испанцев на юге, русские насильно индейцев не крестили. Свадьбы, конечно, игрались как положено — по нашему, православному обычаю, а для индианок, вступающих с русскими мужиками в брак, диакон Кирилл придумал специальный укороченный обряд крещения. Но все знали, что, будучи верными женами, Тани — так поселенцы между собой называли своих раскосых жен — местные обряды и праздники тоже не забывали.

Индейские воины стояли в полной боевой раскраске. У многих были ружья. Одеты они были в расшитые бисером и отделанные бахромой рубахи из тонкой, хорошо выделанной оленьей шкуры и в такие же штаны. Кто в мокасинах, а кто в лаптях! Кусков усмехнулся про себя. Это ж надо — кто бы мог подумать, что простые русские лапти и онучи, которые наловчились ткать индианки, так придутся по вкусу здесь, в Калифорнии! Русские строили уже второй цех по производству лаптей и торговали ими вплоть до столицы Испанской Калифорнии, Монтерея. Этот город-порт, находившийся в двух днях конного пути на юг от Сан-Франциско, являлся после Лимы вторым по значимости портом испанских владений на тихоокеанском побережье обеих Америк.

Кусков остановился и осмотрелся. Орудийные расчеты с зажженными фитилями стояли по местам. Все было готово к бою.

Среди русских и индейцев были еще и алеуты. Их доставили сюда третьего дня с севера, с Ситки, как сменную артель для добычи морского бобра. Они пока держались особняком, сбившись в кучу и крепко прижимая к груди связки дротиков с костяными наконечниками.

«Дикари, ей-богу», — вздохнул Кусков, взглянув на странный народец. В щеках алеутов были проделаны отверстия, из которых торчали вставленные туда звериные клыки. «Надо бы их подбодрить как-нибудь, а то попали как куры в ощип — вместо охоты в полномасштабные военные действия!»

Кусков обернулся к офицеру.

— Унтер-офицер Заборщиков! — громким шепотом позвал он. Офицер воспринял это как призыв к рапорту и, залившись румянцем, прошептал в ответ:

— Все готово, Иван Алексаныч!

— Ты вот что, Прохор… В общем, приказ будет такой…

Кусков немного помолчал, как бы подбирая слова, затем продолжил по-военному четко:

— Заряды жалеть. Бить шрапнелью. Раненых не оставлять, пленных не брать. Да, и вот еще что, братец! Ты это, братьев-кашайцев наших уведомь. Пускай расстараются, чтоб никто из чужих не ушел. Надо сделать так, будто и не случилось тут ничего! Понял?

— Так точно, господин комендант!

— Не надо нам лишних скандалов, — задумчиво, как бы про себя, пробормотал Кусков. — Я уж потом сам в рапорте в компанию все опишу.

Кусков глубоко вздохнул. Потом, вспомнив что-то, добавил:

— Да! А к заливу, на перехват бостонцев, отряд Завалишина вышел?

— Так точно! С ночи еще, господин комендант!

— Ну и слава богу, — удовлетворенно проговорил Иван Александрович. — А что гости наши?

Прохор по-заговорщически подался к Кускову.

— Один, что помоложе, вместе с ихней Танькой с позволения кашайцев в деревеньку индейскую отправились. Вроде забыли там чего. А этот, — Прохор кивнул головой в сторону, — вон, у калитки, проститься, говорит, с вами желает.

Кусков повернулся и посмотрел, куда указывал Прохор. У противоположной стены, привалившись плечом к косяку неприметной калитки, стоял человек. Что-либо сказать о нем было сложно — фигуру его почти полностью скрывала бесформенная монашеская ряса — балахон с широким капюшоном. Ряса была грубо сшита из ворсистого шерстяного полотна. Цвет ее определить было сложно — то ли из-за ее уже преклонного возраста, то ли по задумке создателей. Примерно такие же рясы Кусков видел на монахах-францисканцах из ближайшей испанской миссии. Но более ничего общего гость или, точнее, гости с францисканцами не имели. Появившись невесть откуда с неприятной, но своевременной новостью о готовившемся на форт нападении, гости, прекрасно говорившие по-русски, практически спасли крепость, дав возможность колонистам подготовиться к атаке. За это Кусков, как и все поселенцы, был им чрезвычайно признателен.

— Проститься, говоришь? — пробормотал Кусков. — А ну обожди меня тут, — бросил он Прохору и быстрым шагом двинулся через крепостной двор.

Лема 1820-го. Побережье Северной Калифорнии. Форм Росс. Залив Румянцева.

С обрывистого берега, сквозь кусты и маленькие деревца, непонятно за что цеплявшиеся своими корнями, открывался прекрасный вид и на залив, и на расстилающийся до самого горизонта Тихий океан.

«Не зря его прозвали Тихим, — размышлял лежавший на камнях лейтенант Завал ишин. — Чем меньше и мельче водный бассейн, тем более он имеет тенденцию к бурному, непредсказуемому поведению. А такие просторы поди-ка раскачай!»

Несмотря на молодость, Дмитрий Иринархович Завалишин уже проявил себя как человек неординарный. Потомственный военный, сын генерала, героя Отечественной войны 12-го года, Завалишин был своего рода вундеркинд. Будучи зачисленным в Морской кадетский корпус, он вскоре показал такие способности, что в 16 лет, будучи еще гардемарином, был назначен по совместительству преподавателем навигации. Неудивительно: юноша не только умел производить в уме сложнейшие математические вычисления, но также отличался прекрасной памятью и четкой выразительной речью. А в семнадцать лет высочайшим повелением ему, в обход всех формальностей, было присвоено звание лейтенанта Военно-морского флота.