Ной Гордон - Шаман

Он подружился с Полом Куком. Шаман знал каждый закоулок в колледже и всегда мог дать дельный совет по учебе, но во всех остальных вопросах Кук разбирался явно лучше. Пол познакомил друга с такими заведениями, как рестораны и театры. Они побывали в оперном театре и посмотрели представление с Эдвином Томасом Бутом в роли Ричарда III. Оперный театр состоял из трех ярусов балконов, в нем было более трех тысяч кресел, а стоя в этом огромном зале могла поместиться еще тысяча зрителей.

Еще в колледже он прочел всего Шекспира, а накануне вечером перечитал пьесу, которую они собирались посмотреть. Места в восьмом ряду, билеты на которые Кук приобрел в кассе, не могли позволить Шаману в полной мере насладиться игрой актеров, но, зная сюжет и реплики, которые теперь обретали для него новый смысл, он получил от спектакля истинное наслаждение.

Вечером следующей субботы Кук повел его в бордель, в котором Шаман проследовал за молчаливой женщиной в ее комнату, где его быстро обслужили. С лица женщины не сходила застывшая улыбка, за все время она произнесла лишь пару слов. Шаман утратил всякое желание возвращаться в этот дом, но, поскольку он был молодым здоровым мужчиной, временами его сексуальные потребности усложняли ему жизнь.

Настала его очередь ехать по вызовам. Шаман отправился на свечной завод Трента, где работали исключительно женщины и дети. Помощь требовалась тринадцатилетнему мальчику, который обжег ноги, облившись кипящим воском. Врачи забрали мальчика в отделение. Вместе с ним поехала его кузина — черноволосая девушка с нежной персиковой кожей, которая пожертвовала дневным заработком, чтобы сопровождать двоюродного брата. Шаман снова увидел ее в четверг вечером в часы для посещений в больнице. Остальные родственники ждали, пока им позволят войти к больному, но она заглянула лишь на минутку, а Шаману представилась возможность заговорить с ней. Ее звали Хэйзел Мелвилл. Он пригласил ее поужинать с ним в следующее воскресенье, хотя и не мог себе этого позволить. Она попыталась сделать вид, будто удивлена, но в конце концов довольно улыбнулась и кивнула.

Она жила совсем недалеко от больницы — на третьем этаже жилого дома, очень похожего на общежитие при колледже. Мать Хэйзел умерла. Краснолицый отец девушки, который служил в муниципальном суде Цинциннати, встретил его с прохладцей, — по-видимому, все дело в необычной гортанной речи Шамана, — хотя в целом он так и не понял, что именно его смутило в новом ухажере дочери.

Будь в тот день потеплее, он мог бы покатать девушку на лодке. Со стороны реки дул сильный ветер, но они тепло оделись, потому совсем не чувствовали холода. Они разглядывали витрины магазинов в полумраке улиц. Она чудо как хороша, решил он. Исключение составляли разве что ее тонкие поджатые губы, из-за которых ее черты казались резкими, а лицо — вечно недовольным. Девушка была поражена до глубины души, узнав о его глухоте. Пока он объяснял ей, что научился читать по губам, с ее лица не сходила неуверенная, несколько натянутая улыбка.

И все же довольно приятно беседовать с особой женского пола, которая не была его пациенткой. Хэйзел сказала, что выливает свечи уже около года. Девушка ненавидела свою работу, но у женщин, в отличие от мужчин, выбор был не слишком велик. К примеру, два ее старших кузена зарабатывают хорошие деньги в «Уэллс энд Кампани».

— «Уэллс энд Кампани» получила огромный заказ от милиционной армии Индианы на отлив десяти тысяч пуль Минье. Хотела бы я, чтобы они и женщин нанимали на работу! — возмущенно сказала она.

Они пообедали в маленьком ресторанчике, выбрать который ему помог Кук. Это место привлекало его низкими ценами и хорошим освещением, благодаря которому он с легкостью мог понять, что она говорит. Казалось, девушке все нравилось, хотя она довольно резко попросила официанта унести булочки, показавшиеся ей недостаточно горячими. Когда Шаман проводил ее, отца не оказалось дома. Хэйзел с удовольствием позволила мужчине поцеловать себя, сделав это с такой готовностью, что он не сумел удержаться от вполне естественного продолжения и стал ласкать девушку через одежду, а потом они занялись любовью, несмотря на неудобство бахромчатого дивана. Опасаясь, что отец может вернуться, она не выключила лампу и не стала снимать одежду, задрав юбки и рубашку до талии. Аромат женского тела перебивал запах гвоздичного перца, входившего в состав парафина, в который она окунала пальцы шесть дней в неделю. Шаман взял ее быстро, не испытывая при этом даже тени наслаждения и думая лишь о том, что в комнату может ворваться разъяренный пристав; в этот раз он почувствовал не больше, чем с той женщиной в борделе.

Он и думать забыл о Хэйзел на целых семь недель.

Но однажды утром его посетило знакомое желание, и он отправился на свечной завод, чтобы снова встретиться с ней. Внутри завода воздух казался раскаленным, тяжелым, сальным из-за концентрированного аромата восковницы. Хэйзел Мелвилл рассердилась, увидев его.

— Тебе сюда нельзя, хочешь, чтобы меня уволили?

Но прежде, чем он ушел, она успела сказать, что не сможет больше встречаться с ним. За время его отсутствия ее пообещали другому мужчине, которого она знала всю свою жизнь. Он был человеком образованным, работал бухгалтером в какой-то компании. Девушка рассказывала об этом Шаману, даже не пытаясь скрыть свою радость.

По правде говоря, тяга к женщинам не слишком докучала Шаману. Желание и страсть, надежду и жажду удовольствий, энергию и фантазии он направлял на изучение медицины. Кук с откровенной завистью заявил, что медицина — настоящее предназначение Роберта Джея Коула. Шаман и сам чувствовал то же, ведь он всю жизнь ждал того, что ему посчастливилось обрести в Цинциннати.

В середине семестра он проводил в анатомической лаборатории все свободное время. Иногда он занимался один, но чаще всего помогал Куку или Билли Хенриду оттачивать свои навыки работы с инструментами и отрабатывать на практике знания, почерпнутые в учебниках или на лекциях. Еще во время курса подготовки фельдшеров доктор Мак-Гован обратился к нему с просьбой взять шефство над студентами, которые испытывают определенные трудности в обучении. У Шамана были отличные оценки по всем курсам, и даже доктор Мейгс стал приветливо кивать ему при встрече. Люди уже привыкли к его глухоте. Иногда, сосредоточившись во время лекции или занятий в лаборатории, он, сам того не желая, по старой дурной привычке начинал мурлыкать что-то себе под нос.

Однажды доктор Бервин прервался во время лекции и одернул его: «Прекратите мычать, мистер Коул».

Поначалу студенты хихикали над ним, но потом и сами стали дергать его за рукав или взглядом показывать, что ему следует замолчать. Его это не раздражало. Он был полностью уверен в себе.