Ной Гордон - Шаман

— Всего лишь крошечная дырка от пули в груди, док, представляешь, — вздохнул Уилкокс. — Будто просто капля пота проступила.

Из санитаров первым схлопотал пулю Лью Робинсон.

— Его ранили в ногу сразу после того, как тебя забрали, — рассказывал Ордуэй. — Оскара Лоренса вчера снарядом разорвало надвое.

Ордуэй закончил жарить яичницу и поставил сковородку перед Робом Джеем, который искренне горевал о неуклюжем молодом барабанщике. Но, к своему стыду, от еды он не смог отказаться, буквально не жуя глотая свой завтрак.

— Оскар был такой молодой. Ему бы остаться дома, с мамой, — горько сокрушался Уилкокс.

Роб Джей обжегся глотком черного кофе, который был невероятно крепким, но все равно вкусным.

— Нам бы всем остаться дома с мамой, — сказал он и отрыгнул.

Он не спеша доедал остатки яичницы и выпил еще чашку кофе, пока товарищи рассказывали ему об остальных событиях, происшедших, пока он работал в церковном погребе.

— В первый день они оттеснили нас к возвышенности, что к северу от города, — рассказывал Ордуэй. — Нам еще крупно повезло.

— На следующий день мы очутились на Кладбищенском хребте и попали в переделку меж четырех холмов — Кладбищенским и Калповым на севере, поближе к городу, и высотой Литл-Раунд-Топ и Раунд-Топ парой миль южнее. Страшные были бои, страшнее и не придумаешь. Много кто погиб. Мы только и делали, что раненых таскали.

— Да уж, хорошенько мы поработали, — похвастался Уилкокс. — Делали все как ты учил.

— Не сомневаюсь.

— Еще через день сто тридцать первый полк вновь отправился на хребет, как подкрепление для корпуса генерала Говарда. Пополудни нам чертовски крепко досталось от пушек конфедератов, — продолжал Ордуэй. — Наши передовые сторожевые отряды уцелели и наблюдали за обстрелом со стороны, так вот они рассказывали, что целая куча отрядов врага подобралась к нам совсем близко, скрываясь в лесах по другую сторону Эммитсбергской дороги. То тут, то там среди деревьев мы видели отблески металла. Обстрел длился час, а то и больше, многие их удары достигли цели, но все это время мы были настороже, потому что знали, что они собираются напасть.

— Во второй половине дня их обстрел прекратился — наши тоже остановились. А потом кто-то как завопит: «Идут!», и мы тут же увидели, как пятнадцать тысяч ублюдков в серой форме выступают из лесов. Эти парни Ли шли на нас плечом к плечу, шеренга за шеренгой. Их штыки были как одна огромная стальная ограда, прикрывающая их головы от солнца и защищающая их жизни. Они не кричали, лишь молча шли на нас быстрым и уверенным шагом.

— Говорю тебе, док, — утверждал Ордуэй, — Роберт Ли не раз дал нам под зад, я знаю, он жестокий и толковый сукин сын, но здесь, в Геттисберге, он дал маху. Мы поверить не могли, что эти повстанцы идут на нас вот так, по открытой местности, притом что мы сами расположились на укрепленной возвышенности. Мы знали, что их ждет верная смерть, и, сдается мне, им это тоже было отлично известно. На наших глазах они прошли где-то с милю. Полковник Симондс и остальные офицеры всё кричали: «Ждите! Пускай подойдут поближе. Ждите!» Уверен, неприятель тоже слышал эти их команды.

Когда они подошли близко настолько, что мы уже могли различить их лица, наши орудия с Литл-Раунд-Топ и Кладбищенского хребта открыли огонь, и больше половины атакующих просто исчезло с лица земли. Выжившие продолжали идти на нас сквозь дымовую завесу, и тут Симондс наконец скомандовал: «Огонь!», и выстрелы грянули, как один. Некоторые кричали: «За Фредериксберг! За Фредериксберг!», потом стреляли и перезаряжали оружие, потом опять стреляли и перезаряжали, и снова стреляли…

Лишь единицы дошли до каменной стены у подножия нашего хребта. Те, кому это удалось, бились, как проклятые, но и их взяли в плен или прикончили, — закончил Ордуэй, и Роб Джей понимающе закивал. Именно это произошло в тот момент, когда он услышал торжествующие возгласы за стенами церкви.

Уилкокс и Ордуэй всю ночь провели, помогая раненым, и сейчас как раз собирались обратно. Роб Джей отправился с ними, несмотря на ливень. Когда они добрались до поля боя, он понял, что этот дождь стал настоящим благословением с небес, потому что он заглушал запах смерти, который и без того был просто ужасен. Повсюду лежали гниющие трупы. Среди следов кровавой бойни спасатели выискивали хоть какие-то признаки жизни.

Остаток утра Роб Джей работал, перевязывая раненых под дождем и помогая переносить их на носилках. Когда он доставил пострадавших в больницу, то увидел, где его парни раздобыли яиц. Повсюду разгружали фургоны. Привезли лекарства и обезболивающие средства, перевязочные материалы, провиант. Все три хирурга были по уши в работе. Соединенные Штаты в знак своей признательности за долгожданную победу, добытую ужасной ценой, ничего не пожалели для тех, кто выжил.

Возле железнодорожного депо к Робу подошел мужчина из гражданских, примерно одних с ним лет, учтиво спросил, не знает ли тот, где можно забальзамировать одного из солдат; вопрос прозвучал так небрежно, будто он поинтересовался, который час или как пройти в центр города. Мужчина представился Уинфилдом Уокером-младшим, фермером из Хаврде-Граса, что на северо-востоке штата Мэриленд. Когда он услышал о последней битве, его необъяснимо потянуло приехать сюда и увидеться с сыном, Питером; и мужчина узнал, что его сына больше нет в живых.

— Я бы хотел забальзамировать тело, чтобы увезти его домой, не знаете, где это можно сделать?

Роб Джей знал.

— Слышал, бальзамируют в отеле «Вашингтон Хаус», сэр.

— Так точно. Но там мне сказали, что у них уже и так огромная очередь желающих. Я бы хотел сделать это где-то в другом месте.

Оказалось, тело его сына осталось на ферме Харолда, в больнице, размещенной в обычном жилом доме у Эммитсбергской дороги.

— Я — врач и могу помочь вам, — предложил Роб Джей.

Все необходимые для этой процедуры инструменты он оставил в санитарной сумке в лагере сто тридцать первого полка, поэтому он сходил за ними и встретился с мистером Уокером уже на ферме. Роб Джей постарался как можно деликатнее отправить мужчину за цинковым армейским гробом, необходимым для того, чтобы предотвратить разложение тела. Пока отец погибшего отправился выполнять это скорбное поручение, доктор нашел его сына в спальне среди еще шести умерших. Питер Уокер был красивым парнем лет двадцати, от отца ему достались точеные черты лица и густые темные волосы. Тело его было неповрежденным, за исключением левой ноги, оторванной снарядом до самого бедра. Он истек кровью, и его тело своей белизной напоминало мраморную статую.

Роб Джей смешал унцию солей карболовой кислоты с двумя квартами спирта и воды. Он перекрыл артерию в поврежденной ноге так, чтобы все жидкости удерживались в теле, затем сделал надрез в бедренной артерии уцелевшей конечности и с помощью шприца ввел в нее бальзамирующее вещество.