Александр Архиповец - Альтернативная реальность

— Так о чем, панно, ты хотела мене просить? Не бойся. Сделаю все, что в моих силах.

Мотря пытливо заглянула в глаза. Мучительно колеблется. Закусила зубками губу. Помочь?

— Хочешь передать письмо гетьману?

— Откуда знаешь? — испуганно отшатнулась. Прикрыла глаза ладошкой.

— Давай, не бойся, в чужие руки не попадет. Матушке и батюшке ничего не скажу.

— Чудной ты, Андрию! Чудной и чужой! Словно не от нашего мира… но тут я тебе почему-то верю…

До Батурина, не зная дороги, я добирался почти неделю. Еще два дня прошло, прежде чем гетман принял.

Мне он показался больше поляком, чем украинцем. Старым усталым львом, готовящимся к последнему, решающему прыжку. Только, похоже, еще не знал, в какую сторону прыгнет. А может, игроком, решившимся на самый большой блеф в своей долгой, богатой на авантюры жизни. Глядя на него, я невольно испытывал уважение, и даже мысли не допускал "пощупать, проникнуть в мысли".

Нет, не зря казаки твердят: "Вид Богдана до Ивана не було гетьмана!"

Жаль, что мы на разных сторонах баррикады. Но тут уж ничего не изменишь!

Взяв у меня письмо Кочубея, гетман небрежно махнул рукой, отпуская. Но в этот момент я достал еще одно – от Мотри.

Увидев знакомый почерк, взгляд Мазепы сразу потеплел. Показалось, что он обо мне напрочь забыл. Отошел чуть в сторону и несколько раз внимательно прочитал.

Бережно сложив, спрятал под одеждой. Не поворачиваясь, едва слышно спросил:

— Как она? Здорова…

Но думал совсем об ином.

— Как и прежде… любит вас.

Смерил меня быстрым пронзительным взглядом. Казалось, хотел проникнуть в душу. Вдруг лицо его стало каменным, губы сжались в тонкую линию.

— Добро… Завтра утром получишь два письма… Одно для нее. Слышишь? Никому! Никому!!! Только в руки Мотри! Не понимаю… Почему она тебе доверилась? Почему?.. Хорошо… иди уже.

У дверей я оглянулся. Мазепа стоял задумавшись. Устремив свой взгляд вдаль. Как монолит, как монумент. Не понятый мной, впрочем, как и никем другим, он так и вошел в историю…

Новый 1708 год от Рождества Христова принес холода и стужу, порывы ледяного ветра и метели. Казалось, что снегопаду не будет ни конца, ни края. Белый, серый и черный цвета главенствовали в природе. Даже не верилось, что где-то, пусть и далеко, ярко светит солнце, поют птицы, плещется теплое море. Я тоже поддался общему унынию, с трудом заставлял себя выйти во двор, чтобы заняться с Грыцьком и Данилой фехтованием, размять коней, проехаться по морозцу верхом.

Но "сонное" течение времени обманчиво и, к тому же, опасно. Период адаптации давно прошел. Пора делать следующий шаг.

Улучив момент, когда у Кочубея было хорошее настроение, я, опустив голову, виноватым голосом произнес:

— Хотел покаяться перед тобой, пане Васылю.

— Ну, что еще ты там натворил, сынку? Опять где-то подрался?

В последнее время он называл меня так все чаще, чем, признаться, вводил в смущение.

— Я, твоя милость, был в том клятом шинке, когда случилась драка.

— В каком шинке?

— Ну, помнишь… Когда Искра играл в карты с Анжеем Вышнегорским, паном Волевским и русским купцом…

Кочубей чуть нахмурился, потом махнул рукой.

— Та грець с ними. Все уже, слава Богу, минулось…

— Я тогда подобрал письмо, выпавшее из кармана пана Анжея. Оно от польского короля Лещинского к нашему гетьману… Долго думал, кому довериться. Теперь вижу – только тебе пане.

Лицо Кочубея тотчас стало строгим, глаза колючими. Отеческий тон как ветром сдуло.

— Где то письмо? Сам его читал? Говори как на духу!

— Вот, твоя милость. Отдаю тебе в руки. Верю, пане судья, дадите ему должный ход. Оно зашифровано. С трудом кое-что смог разобрать.

— И что там?

— Кроме всего прочего – заинтересованность в переговорах со шведской короной.

— Наконец! — сорвалось с губ Кочубея. — Кто-то еще знает, что письмо у тебя?

— Ни одна живая душа! Ей-Богу! Даже полковнику Искре не сказал, хотя он скрупулезно допытывался, был ли я тогда в шинке.

— Все правильно сделал. Молодец! Это уже доказательство. Наконец у меня есть что-то стоящее! Пока иди. Будешь нужен, позову.

Продолжение эта история получила лишь месяц спустя, когда в гости к Кочубею приехал свояк. Они закрылись с Искрой на добрых два часа. Меня же позвали, когда разговор подошел к концу.

— Проходи, Андрию, садись… — хмуро буркнул Кочубей.

— …Ох, Василю! Что-то мне по себе. Уже дважды писали – выскользнул Макиавэль, хитрый лис. Опять выкрутится! Как бы хуже не было…? недовольно поглядывая в мою сторону, сказал Искра.

— На этот раз – нет! У нас есть доказательство!

— А если письмо подделано?

— Нет, настоящее! Время было, я все проверил. Скажи лучше, сколько под нашим подпишется?

— Не знаю, наверно, как всегда!

— С кем думаешь отправить?

— Через попа Ивана Свитайла к охтырскому полковнику Осипову, потом – царю.

— Хорошо! Думаю, дойдет. Ну а ты, Андрию, что на это скажешь?

Две пары глаз испытующе сверлили мою скромную персону.

— Думаю, неплохо написать еще и Меньшикову. Ему доверяет царь московитов. С детских лет вместе… "Пироги с зайчатиной". К тому же, недолюбливает фаворит царя Мазепу, хоть на людях этого не выказывает. Нужно просить его поддержки.

Свояки удивленно переглянулись.

— А мы и не додумались! Интересная мысль. Как скажешь, Иване?

Искра теребил ус, прищурил глаза.

— Нужно писать! Ничего не теряем. Только вот кто повезет?

— Я!

Снова удивленные взгляды. Зарождающееся сомнение, подавляемое легким телепатическим прикосновением. Лишь бы выдержала ткань зарождающейся реальности! Фуф! Кажись, пронесло.

— Хорошо, сынку! Я подумаю! — сказал Василий Леонтьевич. — Иди, а мы со свояком еще поболтаем…

Честно говоря, не думал, что ждать придется до самого апреля. Казалось, Кочубей о нашем разговоре позабыл. Будто и не было вовсе!

Посерел, потемнел и как-то незаметно сошел снег. Весеннее солнце разбудило природу. Весело зажурчали ручьи, запели птицы. Потянулись бесконечные стаи возвращающихся домой пернатых путешественников. День стал длиннее ночи. Девчата сложили в сундуки теплые вещи. Их звонкие голоса и песни сводили с ума и очаровывали хлопцев. Вот и мои, заметно раздобревшие за зиму слуги, стали возвращаться только под утро. Я уже размышлял о том, не пора ли поменять избранный план.

Но тут меня вызвал генеральный судья.

— Не передумал? К Меньшикову поедешь?

— Поеду, пане Васылю.

— Тогда собирайся!

До отъезда я еще раз побывал в поместье пани Мирославы. Не желая омрачать вечер и ночь, о предстоящих событиях заговорил только утром.

— Мирослава! Я завтра уезжаю и мы с тобой, скорее всего, больше не увидимся.

— Нет, Андрий, нет! Давай уедем вместе в Саксонию!