Александр Дюма - Жозеф Бальзамо. Том 2

— Осторожней, сударыня, здесь какой-то люк, — предупредил герцог, поняв, что старуха решительно не собирается проваливаться в погреб. — Держитесь за перила, вернее, за веревку.

Старуха двинулась вверх по лестнице, герцог за нею.

— А куплеты забавны, — заметил он.

— Забавные куплеты о моем процессе?

— Еще какие, клянусь вам! Да вы, должно быть, их знаете.

— Понятия не имею.

— Они поются на мотив «Бурбонезки», начало такое:

— Это как вы понимаете, слова госпожи Дюбарри.

— Какая дерзость по отношению к ней!

— Что вы хотите? У этих сочинителей куплетов нет ничего святого. Черт, какая грязная веревка! А вы отвечаете так:

— Но это ужасно, сударь! — вскричала графиня. — Какое оскорбление для знатной дамы!

— Простите, сударыня, я спел фальшиво — у меня из-за этой лестницы одышка. А вот мы и добрались. Позвольте я позвоню.

Старуха с ворчанием пропустила герцога вперед. Маршал позвонил, и г-жа Флажо, которая, сделавшись женой стряпчего, не перестала исполнять обязанности привратницы и кухарки, отворила дверь.

Посетители, войдя в кабинет метра Флажо, увидели, что тот, пылая яростью и зажав перо в зубах, диктует своему первому писцу грозное послание.

— Господи, метр Флажо, что случилось? — воскликнула графиня.

Стряпчий обернулся.

— А, сударыня, ваш слуга всем сердцем. Стул графине Беарнской. Господин с вами, сударыня? Да это же, если не ошибаюсь, его светлость герцог де Ришелье! Еще один стул, Бернарде, еще один.

— Господин Флажо, скажите, что с моим процессом? — спросила графиня.

— Как раз в эту минуту, сударыня, я им и занимаюсь.

— Прекрасно, метр Флажо, прекрасно.

— Причем занимаюсь так, госпожа графиня, что шума не миновать.

— Гм, осторожнее…

— О, сударыня, церемониться более ни к чему.

— Раз вы занимаетесь моим процессом, то, быть может, уделите время и господину герцогу?

— Извините меня, ваша светлость, — подхватил метр Флажо, — но как человек в высшей степени галантный, понимаете…

— Понимаю, метр Флажо, понимаю.

— Теперь я весь в вашем распоряжении.

— Не беспокойтесь, я долго вас не займу. Вы знаете, что привело меня к вам?

— Дела, которые недавно мне передал господин Рафте.

— Да, кое-какие бумаги, касательно моего процесса… процесса… впрочем, какого черта, вы ведь и сами знаете, о каком процессе я хочу поговорить, метр Флажо.

— О процессе относительно владений в Шапна.

— Видимо, так. А скажите, вы его выиграете? Это было бы очень любезно с вашей стороны.

— Господин герцог, ваше дело откладывается на неопределенный срок.

— Но почему, скажите на милость?

— Оно будет слушаться не ранее чем через год.

— По какой причине?

— Обстоятельства, ваша светлость, обстоятельства. Вам известно о решении его величества?

— Полагаю, что да… Но о каком решении? Его величество принимает их много.

— О том, которое отменяет наше.

— Так, и что же?

— А вот что, господин герцог: мы ответим на это сожжением наших кораблей.

— Сжигая свои корабли, дорогой мой, вы сожжете корабли парламента! Тут есть какая-то закавыка; к тому же я не знал, что у парламента есть корабли.

— Наверное, первая палата отказывается принимать дела к рассмотрению? — предположила графиня Беарнская, которой разговор о процессе г-на де Ришелье не мешал думать о своем.

— Хуже.

— Вторая тоже?

— Все пошло прахом… Обе палаты приняли решение не разбирать никаких дел, пока король не даст господину д'Эгийону отставку!

— Вот так так! — всплеснув руками, воскликнул маршал.

— Не разбирать… Как не разбирать? — спросила взволнованная графиня.

— Ну… не вести никаких дел, сударыня.

— Так мое дело не будет слушаться? — вскричала графиня Беарнская в ужасе, который даже не пыталась скрыть.

— Ни ваше, сударыня, ни дело его светлости.

— Но это же беззаконие! Нарушение приказов его величества!

— Сударыня, — величественно возразил стряпчий, — раз о них забыл король, забудем и мы.

— Господин Флажо, говорю вам, вы угодите в Бастилию.

— Я отправлюсь туда с песнями, сударыня, и все мои коллеги последуют за мной с пальмовыми ветвями в руках.

— Да он просто взбесился, — заметила графиня герцогу.

— И не я один, а все мы, — подтвердил стряпчий.

— Однако это становится занятным, — проронил маршал.

— Но, сударь, вы только что сами сказали, что занимаетесь моим делом, — настаивала графиня.

— Верно, сказал. Ваше дело, сударыня, — это первый пример, приведенный мною в записке. Вот фрагмент, который касается вас!

Стряпчий выхватил из рук у писца начатую записку, оседлал нос очками и принялся вдохновенно читать:

«Они утратили общественное положение, их участь вызывает, сомнение, их долг попран. Ваше величество поймет, как они страждут. Так, автор настоящего прошения держал в своих руках важнейшее дело, от которого зависит судьба одного из первых домов королевства; он осмеливается утверждать, что благодаря его радению, опыту и таланту дело это продвигалось успешно и права весьма знатной и могущественной дамы, Анжелики Шарлотты Вероники графини Беарнской, уже должны были быть публично признаны, когда ветер раздора, ворвавшись…»

— На этом месте я остановился, сударыня, — выпятив грудь, сообщил стряпчий. — Полагаю, этот пассаж выйдет удачным.

— Господин Флажо, — отозвалась графиня Беарнская, — сорок лет назад я впервые обратилась со своим делом к вашему отцу, человеку весьма достойному; после его смерти я продолжала пользоваться вашими услугами; на моих делах вы заработали десять или даже двенадцать тысяч ливров и могли бы, наверное, заработать еще столько же.

— Записывайте, записывайте, — с живостью обратился метр Флажо к писцу, — как подтверждение, как доказательство. Мы вставим все это в текст.

— Но теперь, — продолжала графиня, — я забираю у вас все свои дела, так как с сегодняшнего дня вы утратили мое доверие.

Метр Флажо, пораженный подобной немилостью словно ударом грома, некоторое время пребывал в полном остолбенении; придя в чувство, он заговорил, как мученик, исповедующийся своему божеству:

— Да будет так! Бернарде, отдайте госпоже графине ее дела. Да отметьте в тексте, — добавил он, — что истец предпочел крупному состоянию чистую совесть.

— Простите, графиня, — шепнул маршал на ухо графине Беарнской, — но, мне кажется, вы поступили необдуманно.

— А что мне было обдумывать, господин герцог?

— Зачем вы забираете свои дела у этого достойного человека, не желающего мириться с беззаконием?