Александр Дюма - Джузеппе Бальзамо (Записки врача)

«Я не могу поехать с тобой в Субиако, тебя проводит мой друг».

А ей ничего другого и не нужно было, так горячо она желала со мной повидаться; вот так она и прибыла в сопровождении незнакомца.

Моя соседка была набожной; увидев в углу приемной изображение Божьей матери, считавшееся чудотворным, она не захотела уходить, не помолившись ей; она подошла к нему и опустилась на колени.

В это время незнакомец бесшумно вошел в приемную, медленно ко мне приблизился, распахнул плащ и уставил на меня глаза, напоминавшие два пылающих угля.

Я ожидала, что он заговорит. Грудь моя бурно вздымалась, подобно морской волне, в ожидании его слов. Однако он лишь простер руки над моей головой, вплотную прижавшись к разделявшей нас решетке. Я сейчас же впала в неведомое мне дотоле восторженное состояние. Он мне улыбнулся. Я ответила ему улыбкой, веки мои в изнеможении опустились, я почувствовала, что раздавлена. Убедившись в своей власти надо мной, он исчез. По мере того как он удалялся, я приходила в чувство. Однако я еще продолжала находиться под этим странным наваждением, когда моя соседка с виа Фраттина закончила молитву, поднялась с колен, попрощалась со мной и вышла.

Когда я вечером стала раздеваться, я нашла у себя под апостольником записку. В ней было всего три строчки:

«В Риме обычно предают казни человека, полюбившего монахиню. Захотите ли вы смерти человека, которому обязаны жизнью?»

С того дня, ваше высочество, я себе более не принадлежала. Я обманула Господа и скрыла от него, что думаю об этом человеке больше, чем о самом Спасителе.

Испугавшись своих слов, Лоренца замолчала, вопросительно заглядывая в умное и ласковое лицо принцессы.

— Все это совсем не одержимость, — заявила ее высочество Луиза Французская, — повторяю вам: это пагубная страсть, а я вам уже говорила, что к нам можно приходить лишь тогда, когда вы сожалеете о своих мирских делах.

— Сожалею ли я, ваше высочество?.. — вскричала Лоренца. — Да ведь вы же видите мои слезы, вы знаете, как я молюсь, я на коленях умоляю помочь мне освободиться из-под дьявольской власти этого человека! И вы еще спрашиваете, сожалею ли я!.. Я испытываю больше чем сожаление, я мучаюсь угрызениями совести!

— Однако до этого времени… — начала принцесса Луиза.

— Подождите, подождите конца истории, — попросила Лоренца, — и не судите меня слишком строго, умоляю вас, ваше высочество!

— Быть снисходительной и доброй — вот моя обязанность. Я призвана утешать в страдании.

— Благодарю, благодарю вас, вы и в самом деле ангел-утешитель, которого я так искала!..

Итак, мы спускались в часовню трижды в неделю; незнакомец не пропускал ни одной из этих служб. Я пыталась уклоняться от них, говорила, что нездорова, решила не ходить в часовню. До чего же слаб человек! Когда наступало время молитвы, я спускалась вопреки своей воле, словно подчиняясь чужой непреодолимой власти. Если его еще не было, я некоторое время была спокойна и благостна, но по мере того, как он приближался, я начинала испытывать беспокойство. Я могла бы сказать: вот он в сотне шагов от меня, вот он взошел на паперть, сейчас он уже в церкви — для этого мне не нужно было его видеть. Как только он останавливался на обычном месте, мои глаза отрывались от молитвенника и устремлялись на него, какую бы горячую молитву я в этот миг ни произносила.

Сколько бы времени ни продолжалась служба, я уже не могла ни читать, ни молиться. Мои мысли, мою волю, мою душу — все я вкладывала в свой взгляд и уже не могла отвести глаза от этого человека, который — я это чувствовала — уводил меня от Бога.

Вначале я не могла без страха взглянуть на него, потом мне самой этого хотелось, наконец я мысленно стала всюду следовать за ним. Часто по ночам я видела его, как это бывает во сне, идущим по улице или проходящим под моим окном.

Сестры заметили странное состояние, в котором я пребывала; они предупредили настоятельницу — та дала знать моей матери. За три дня до моего пострига ко мне в келью вошли три самых близких мне человека: отец, мать и брат.

Они сказали, что приехали в последний раз меня обнять, но я-то видела, что цель их приезда — другая; оставшись со мной наедине, моя мать стала меня расспрашивать. Теперь нетрудно понять, что уже тогда я находилась во власти дьявола: вместо того, чтобы все ей рассказать, я упрямо все отрицала.

В день пострига меня обуревали противоречивые чувства: то я страстно желала приближения той минуты, когда буду всецело принадлежать только Богу, то страшилась ее. Я чувствовала, что, если дьявол попытается мною овладеть, это должно произойти в самую торжественную минуту.

— А тот странный человек больше вам не писал с тех пор, как вы нашли первое письмо в своем апостольнике? — спросила принцесса.

— Никогда, ваше высочество.

— Вы ни разу с ним не говорили?

— Нет, только мысленно.

— И не писали ему?

— О, никогда!

— Продолжайте. Вы рассказывали о том дне, когда должны были постричься в монахини.

— В тот день, как я уже сказала вашему высочеству, должны были закончиться мои мучения. Ведь я оставалась в душе христианкой, и для меня было неслыханной пыткой — несмотря на то что она смягчалась под влиянием какого-то странного необъяснимого чувства — находиться во власти навязчивой мысли, постоянно видеть перед собой существо, возникавшее неожиданно, словно в насмешку, как раз в то мгновение, когда я изо всех сил пыталась с ним бороться; существо это упрямо, но пока безуспешно стремилось меня одолеть. Бывали минуты, когда я изо всех сил молила Бога, чтобы священный миг поскорее наступил. «Когда я буду принадлежать Господу, — говорила я себе, — он сумеет меня защитить, так же как отвел от меня разбойников». Я забывала, что во время нападения разбойников Бог защищал меня с помощью этого человека.

Наступило наконец время церемонии. Я спустилась в церковь, бледная, взволнованная, более беспокойная, чем обыкновенно. Отец, мать, брат, соседка с виа Фраттина, навещавшая меня незадолго до того, другие друзья нашей семьи собрались в церкви; туда же сошлись жители ближайших деревень, куда дошел слух о том, что я красива; говорят, что красивая жертва более угодна Богу. Служба началась.

Я от всей души молила о том, чтобы она поскорее кончилась, потому что его не было в церкви, а я чувствовала, что, когда его нет, я способна сделать свободный выбор. Священник обратился ко мне, указывая на Христа, которому я собиралась себя посвятить, я уже тянула руки к тому единственному Спасителю, который есть у человека, как вдруг уже привычная дрожь охватила все мое существо, и я поняла, что он уже близко; я почувствовала стеснение в груди, я уже знала, что он на паперти, и против воли отвела глаза от алтаря, несмотря на все мои усилия остаться верной Христу, и устремила взгляд в противоположную сторону.