Александр Дюма - Джузеппе Бальзамо (Записки врача)

Граф улыбнулся.

— О, сударь! Как это мелко для одного из Роганов! Чем вы подкрепите ваши слова? Verba et voces [17] Слова и голоса (лат.). , — говоря по-латыни. Никакого другого обвинения мне предъявить вы не желаете?

— Вы шутите? — нахмурился кардинал.

— Таков уж мой нрав!

— В таком случае я позволю себе одно удовольствие.

— Какое же?

— Я заставлю вас снизить тон.

— Попробуйте, сударь.

— Я в этом уверен, стоит мне только начать добиваться расположения ее высочества дофины.

— Это было бы небесполезно, принимая во внимание отношения, в которых вы с ней сейчас находитесь, — равнодушно заметил Бальзамо.

— А если я прикажу вас арестовать, господин предсказатель судеб? Что вы на это скажете?

— Я бы сказал, что вы совершите большую ошибку, ваше высокопреосвященство.

— Вот как? — с уничтожающим презрением воскликнул кардинал. — По отношению к кому?

— К самому себе, господин кардинал.

— Ну так я отдам это приказание: вот когда мы узнаем, кто такой в действительности Джузеппе Бальзамо, граф Феникс, знатный отпрыск генеалогического древа, ни одного семечка с которого я не видал ни на одном из геральдических полей Европы.

— Неужели вам обо мне ничего не сообщил ваш друг господин де Бретейль? — удивился Бальзамо.

— Господин де Бретейль не является моим другом.

— То есть он перестал им быть. Однако когда-то он был одним из самых близких ваших друзей. Ведь именно ему вы написали одно письмо…

— Какое письмо? — заинтересовался кардинал, приблизившись к Бальзамо.

— Ближе, господин кардинал, еще ближе. Я не хотел бы громко говорить, дабы не скомпрометировать вас.

Кардинал вплотную приблизился к Бальзамо.

— О каком письме вы говорите? — прошептал он.

— Вы хорошо знаете, о каком.

— И все-таки скажите!

— Я имею в виду письмо, которое вы отправили из Вены в Париж с целью помешать женитьбе дофина.

Прелат не смог скрыть своего ужаса.

— И это письмо?.. — пролепетал он.

— Я знаю его наизусть.

— Так господин де Бретейль меня предал?

— Почему вы так решили?

— Потому что, когда вопрос о женитьбе дофина был решен, я попросил его вернуть мне письмо.

— А он вам сказал?..

— …что сжег его.

— Он не посмел вам признаться в том, что письмо потеряно.

— Потеряно?

— Да. Одним словом, если письмо потеряно, то, как вы понимаете, оно могло и найтись.

— То есть письмо, которое я написал господину де Бретейлю…

— Да.

— То самое, о котором он сказал, что сжег его?..

— Да.

— И которое он потерял?..

— Я его нашел. Господи, да случайно, конечно, проходя через мраморный двор в Версале!

— И вы не вернули его господину де Бретейлю?

— От этого я воздержался.

— Почему?

— Будучи колдуном, я знал, что вы, ваше высокопреосвященство, которому я желаю добра, смертельно меня ненавидите. Вы понимаете: если безоружный человек, идя через лес, ожидает нападения и находит на опушке заряженный пистолет…

— То что же?

— …то этот человек — просто глупец, если выпустит пистолет из рук.

У кардинала помутилось в глазах, он схватился за подоконник. Но после минутного замешательства, во время которого граф пожирал глазами его изменившееся лицо, он сказал:

— Пусть так. Однако не ждите, что принц, урожденный Роган, спасует перед угрозами шарлатана. Это письмо было потеряно — вы его нашли. Пусть оно попадет в руки к дофине. Пусть моя политическая деятельность будет окончена. Но я и после этого останусь королевским верноподданным и надежным посланником. Я скажу, что это правда, что я считал этот альянс пагубным для интересов моей страны, и пусть моя страна меня защищает или наказывает.

— А если найдется человек, — заметил граф, — который станет утверждать, что посланник — молодой, красивый, галантный, ни в чем не сомневающийся, с его именем и титулом — говорил все это отнюдь не потому, что считал альянс с австрийской эрцгерцогиней пагубным для интересов Франции, а потому, что, благосклонно принятый эрцгерцогиней Марией Антуанеттой, честолюбивый посланник оказался настолько тщеславен, что увидел в этой благосклонности нечто большее, чем простую любезность? Что тогда ответит верноподданный, что на это скажет надежный посланник?

— Он станет это отрицать, потому что нет никаких доказательств существования того, о чем вы говорите.

— Вот в этом вы ошибаетесь; остается еще охлаждение к вам дофины.

Кардинал колебался.

— Послушайте, ваше высокопреосвященство, — продолжал граф, — вместо того чтобы ссориться, а это уже произошло бы, если бы я не был осмотрительнее вас, давайте останемся добрыми друзьями.

— Добрыми друзьями?

— А почему бы нет? Добрые друзья — это те, кто готовы оказать нам услугу.

— Разве я когда-нибудь просил вас об этом?

— Это ваша ошибка, ведь за те два дня, что вы уже в Париже…

— Я?

— Да, вы. Господи, ну зачем вы пытаетесь от меня это скрывать? Ведь я колдун. Вы оставили принцессу в Суасоне, примчались на почтовых в Париж через Виллер-Котре и Даммартен, то есть кратчайшим путем, и поспешили к своим добрым парижским друзьям за услугами, в которых они вам отказали. После этого в полном отчаянии вы отправились на почтовых в Компьень, но и там вас ждала неудача.

Кардинал казался совершенно подавленным.

— Какого рода услуги я мог бы ожидать от вас, — спросил он, — если бы к вам обратился?

— Те услуги, которые можно получить от человека, умеющего делать золото.

— Какое отношение это может иметь ко мне?

— Черт побери! Когда человек должен срочно уплатить пятьсот тысяч франков в сорок восемь часов… Я точно назвал сумму?

— Да, точно.

— И вы спрашиваете, зачем вам друг, который умеет делать золото? Это все-таки имеет значение, если пятьсот тысяч франков, которые вы ни у кого не смогли взять в долг, можно взять у него.

— Где именно? — спросил кардинал.

— Улица Сен-Клод в Маре.

— Как я узнаю дом?

— На двери бронзовый молоток в виде головы грифона.

— Когда можно явиться?

— Послезавтра, ваше высокопреосвященство, в шесть часов пополудни, пожалуйте, а потом…

— Потом?

— В любое время, когда вам заблагорассудится. Смотрите, мы вовремя обо всем уговорились: принцесса закончила молитву.

Кардинал был побежден, он не пытался более сопротивляться и подошел к принцессе.

— Ваше высочество! — обратился он к ней. — Я вынужден признать, что его сиятельство граф де Феникс оказался совершенно прав: представленное им свидетельство подлинное; кроме того, меня полностью удовлетворили его объяснения.

Граф поклонился.

— Каковы будут приказания вашего высочества? — спросил он.

— Я еще раз хочу поговорить с этой дамой.

Граф в другой раз поклонился в знак согласия.