Александр Дюма - Джузеппе Бальзамо (Записки врача)

Обхватив рукой сестру за талию, Филипп потащил ее к карете, где ждал их обеспокоенный отец, понявший по доносившимся крикам, что им грозит опасность. Он еще не знал, что произошло, и выглянул из кареты, чтобы поискать глазами детей.

Однако было уже слишком поздно: предсказание Филиппа сбывалось. Букет, состоявший из пятнадцати тысяч ракет, воспламенился и взорвался, разбрасывая по всем направлениям огненные стрелы (такие мечут на арене в быков, побуждая их к бою) и пронзая ими любопытных.

Поначалу удивленные, зрители пришли затем в ужас и отхлынули в едином порыве; под напором стотысячной толпы другие сто тысяч, задыхаясь, тоже отступили, нажимая на тех, кто стоял сзади. Теперь полыхал весь помост, кричали дети, женщины, задыхаясь, поднимали руки; стражники раздавали удары налево и направо, полагая, что так можно заставить кричащих замолчать и восстановить порядок силой. Все это привело к тому, что, как и предполагал Филипп, поднявшаяся волна, подобно смерчу, обрушилась на угол площади, где находились молодые люди. Филипп не успел добраться до кареты барона, как он рассчитывал: его подхватил людской поток, мощь которого невозможно описать: сила одного человека, уже удесятеренная от страха и боли, увеличивалась в этом потоке в сотни раз из-за всеобщего безумия.

В ту минуту, когда Филипп потащил за собой Андре, Жильбер отдался на волю подхватившего их потока, однако шагов через двадцать другой поток заставил его свернуть налево на улицу Мадлен; Жильбер взвыл от бессилия, боясь разлучиться с Андре.

Повиснув на руке Филиппа, Андре оказалась в мятущейся толпе, пытавшейся избежать встречи с каретой, которая была запряжена парой обезумевших лошадей. Филипп увидел надвигавшуюся опасность: казалось, лошадиные глаза мечут огненные стрелы, из ноздрей вылетала пена. Он нечеловеческим усилием попытался свернуть в сторону. Но все оказалось тщетно, он увидел, как за его спиной расступилась толпа, и почувствовал возле себя горячее дыхание обезумевших коней. Они взвились на дыбы, подобно охраняющим вход в сады Тюильри мраморным коням, которых пытается обуздать раб. Филипп выпустил руку Андре и оттолкнул сестру как можно дальше от опасного прохода, а сам, как тот раб, повис на удилах ближайшей к нему лошади. Конь вновь поднялся на дыбы. Андре видела, как брат согнулся, рухнул наземь и исчез. Протянув руки, она закричала; ее оттолкнули, повернули, и в следующее мгновение она уже была одна. Она шаталась; ее, словно перышко ветром, подхватило людским потоком; она больше не могла сопротивляться.

Оглушительные крики, еще более пугающие, чем во время сражения; громкое конское ржание; страшный грохот колес, катящихся то по плитам мостовой, то по трупам; догоравшие синеватые огни; зловещий блеск сабель в руках обезумевших солдат, а над всем этим кровавым хаосом — бронзовая статуя в багровых отблесках, словно возглавлявшая побоище. Этого было более чем достаточно, чтобы помутить разум Андре и лишить ее последних сил. Впрочем, и титан оказался бы бессильным в подобном сражении, в битве одного против всех, да еще против смерти.

Андре пронзительно закричала. В это время какой-то солдат стал прокладывать себе путь в толпе шпагой.

Сталь сверкнула у нее над головой.

Она сложила на груди руки подобно терпящему бедствие, над которым смыкается последняя волна, крикнула: «Господи, Боже мой!» — и упала.

Как только человек падает в толпе, он сейчас же погибает.

Однако ужасный, предсмертный крик Андре был услышан. Жильбер узнал ее голос, и, несмотря на то что он оказался в этот миг далеко от нее, он изо всех сил бросился на помощь и скоро был около нее. Нырнув в волну, поглотившую Андре, он вновь поднялся, прыгнул на угрожавшую ей шпагу и, вцепившись солдату в горло, опрокинул его. Девушка в белом лежала возле солдата. Жильбер схватил ее и легко поднял.

Когда он прижал ее к себе, столь прекрасную и, возможно, уже бездыханную, лицо его засветилось гордостью: он — он! — оказался на высоте, он был самым сильным и отважным! Жильбер бросился в людские волны; поток, способный снести стены, подхватил его вместе с ношей; он шел, вернее, плыл несколько минут. Вдруг движение прекратилось, словно волна разбилась о какое-то препятствие. Ноги Жильбера коснулись земли. Только тогда он ощутил вес Андре, поднял голову, пытаясь понять, что послужило причиной остановки, и увидел, что находится в трех шагах от здания Королевской кладовой: об эту массу камня разбивалась масса человеческой плоти.

В минуту вынужденной остановки он успел разглядеть Андре, уснувшую крепким сном, походившим на смерть: сердце ее не билось, глаза были закрыты, в лице появился мертвенный оттенок, как у увядающей розы.

Жильбер решил, что она мертва. Он закричал, прижался губами сначала к ее платью, потом к руке и, осмелев, стал осыпать поцелуями ее холодное лицо и прикрытые веками глаза. Краска бросилась ему в лицо, он зарыдал, потом завыл, изо всех сил пытаясь вдохнуть свою душу в бездыханную грудь Андре и дивясь тому, что его поцелуи, способные, казалось, оживить мрамор, оказались бессильными перед смертью.

Вдруг Жильбер почувствовал, что сердце ее затрепетало под его рукой.

— Она спасена! — вскричал он, глядя на разбегавшиеся темные окровавленные фигуры и слыша проклятия, ругань, стоны умиравших. — Она спасена! Я спас ее!

Прислонившись спиной к стене и устремив взгляд на мост, несчастный юноша, однако, не посмотрел направо, где стояли кареты, долгое время сдерживаемые толпой. И вот теперь, почувствовав, что напор ослабел, они двинулись наконец вперед. И коней и кучеров словно охватило безумие: кареты, увлекаемые пущенными вскачь лошадьми, понеслись на несчастных; тысяч двадцать человек, калеча, сшибая с ног и топча друг друга, пытались спастись от них.

Люди инстинктивно жались к домам, давя тех, кто был ближе к стенам.

Эта масса увлекала за собой или давила всех, кто, достигнув Королевской кладовой, уже считал себя в безопасности. Новый град ударов, множество тел, живых и мертвых, обрушилось на Жильбера. Он оказался около решетки и приник к ней.

Однако эта ограда уже трещала под натиском толпы.

Задыхаясь, Жильбер почувствовал, что готов прекратить сопротивление; однако ему удалось, собрав все силы, в последнем порыве обхватить Андре руками, прижавшись головой к ее груди. Можно было подумать, что он собирается задушить ту, которую он взялся защищать.

— Прощай! Прощай! — прошептал он, скорее кусая, нежели целуя ее платье. — Прощай!

Затем юноша поднял глаза, взывая взглядом о помощи.

Ему представилось странное зрелище.

Какой-то человек взобрался на каменную тумбу и уцепился правой рукой за вделанное в стену кольцо. Казалось, он пытался остановить бегущих. Глядя на бушевавшее у его ног море, он то бросал в толпу слово, то взмахивал свободной рукой. И вот, поддаваясь его речам и движениям, из толпы стали выделяться отдельные люди; они останавливались, преодолевали сопротивление и приближались к этому человеку. Собравшись вокруг него, люди словно узнавали друг в друге братьев; они помогали другим вырваться из потока, поднимали их, поддерживали, увлекали за собой. И вот уже из них образовалось ядро, которое, подобно пилону моста, рассекало толпу и противостояло массе бегущих.