Александр Дюма - Джузеппе Бальзамо (Записки врача)

— Это единственная милость, о которой я осмеливаюсь просить ваше высочество, если, конечно, вы уже не обещали кому-нибудь еще свое ходатайство перед ее высочеством Луизой Французской.

— Полковник! Вы меня удивляете! — проговорила в ответ Мария Антуанетта. — Как, будучи моим приближенным, можно было скрывать, что вы находитесь в благородной бедности? Ах, полковник, это дурно с вашей стороны меня обманывать!

— Я не полковник, ваше высочество, — тихо возразил Филипп. — Я лишь верный слуга вашего высочества.

— Не полковник? С каких это пор?

— Я никогда им не был, ваше высочество.

— Король в моем присутствии обещал полк…

— Но патент так и не был отправлен.

— Но у вас же был этот чин…

— Я отказался от него, ваше высочество, впав в немилость его величества.

— Почему?

— Не знаю.

— О! Этот двор! — с глубокой грустью вздохнула дофина.

Филипп печально улыбнулся.

— Вы ангел, посланный Небом, ваше высочество. Я очень сожалею, что не состою на службе французскому королевскому двору и потому не имею возможности умереть за вас.

Дофина так сверкнула глазами, что Филипп закрыл лицо руками. Ее высочество даже не пыталась его утешить или отвлечь от грустных мыслей.

Замолчав и почувствовав стеснение в груди, она нервным движением сорвала несколько бенгальских роз и теперь в задумчивости обрывала их лепестки.

Филипп овладел собой.

— Покорнейше прошу меня простить, ваше высочество, — поклонился он.

Мария Антуанетта ничего не ответила.

— Ваша сестра, если ей угодно, может хоть завтра поступить в Сен-Дени, — отрывисто проговорила она. — А вы через месяц получите полк. Такова моя воля!

— Ваше высочество! Прошу вас милостиво выслушать мои последние объяснения. Моя сестра с благодарностью принимает благодеяние из рук вашего высочества, я же вынужден отказаться.

— Вы отказываетесь?

— Да, ваше высочество. Я был обесчещен при дворе. Враги, виновные в моем позоре, найдут способ ударить еще сильнее, когда увидят, что я поднялся выше прежнего.

— Как? Даже несмотря на мое покровительство?

— Вот именно из-за вашего милостивого покровительства, ваше высочество… — закончил Филипп решительно.

— Вы правы, — побледнев, прошептала принцесса.

— И кроме того, ваше высочество, нет… я совсем забыл, разговаривая с вами, что на земле нет большего для меня счастья… Я забыл, что, возвратившись в тень, я не должен больше выходить на свет. Оказавшись в тени, человек должен молиться и предаваться воспоминаниям.

Филипп так трогательно произнес эти слова, что принцесса вздрогнула.

— Придет день, — заявила она, — когда я во всеуслышание скажу то, о чем сейчас могу только подумать. Итак, ваша сестра поступит в Сен-Дени, как только пожелает.

— Благодарю вас, ваше высочество, благодарю.

— А вы… можете попросить меня о чем угодно.

— Ваше высочество…

— Такова моя воля!

Филипп увидел, что принцесса протягивает ему руку в перчатке, застыв, словно в ожидании. Возможно, это был всего-навсего повелевающий жест.

Он опустился на колени, взял руку принцессы и припал к ней губами; сердце его переполнилось счастьем и затрепетало.

— О чем же вы просите? — спросила принцесса, оставив от волнения свою руку в руках Филиппа.

Филипп склонил голову. Горькие мысли захлестнули его, словно терпящего бедствие во время бури… Несколько мгновений он продолжал стоять не двигаясь и не произнося ни слова. Потом встал и, побледнев, с потухшим взором, пролепетал:

— Я прошу паспорт, чтобы иметь возможность покинуть Францию в тот самый день, как моя сестра поступит в монастырь Сен-Дени!

Принцесса, словно в испуге, отступила назад. Видя страдания молодого человека, которые она вполне понимала, а возможно, и разделяла, она только и могла выговорить еле слышно:

— Хорошо.

И скрылась в аллее, обсаженной кипарисами, единственными деревьями, ветки которых оставались вечнозелеными и служили украшением гробниц.

Приближался страшный день, день позора. Несмотря на участившиеся посещения доктора Луи, несмотря на заботливый уход и утешения Филиппа, Андре час от часу становилась все мрачнее, словно осужденная в ожидании смертной казни.

Несколько раз несчастный брат заставал Андре задумчивой и вздрагивавшей от малейшего шума… Глаза ее оставались сухими… Она могла за целый день не проронить ни слова, потом вдруг стремительно вскочить, начать ходить по комнате, пытаясь, подобно Дидоне, убежать от самой себя, от изводившей ее боли.

Наконец однажды вечером Филипп, заметив, что она побледнела сильнее обыкновения, послал за доктором с просьбой, чтобы он зашел этой же ночью.

Это произошло двадцать девятого ноября. Филипп изо всех сил старался заинтересовать Андре разговором и как можно дольше ее задержать; он принялся обсуждать с ней не очень веселые и весьма интимные вопросы, которых девушка очень боялась, как раненый боится грубого прикосновения к своей ране.

Филипп сидел у огня. Служанка, отправившаяся за доктором в Версаль, забыла запереть ставни, и свет от лампы и даже отблески пламени из камина мягко ложились на снег, засы́павший садовые дорожки с наступлением первых холодов.

Филипп выждал, когда Андре начала успокаиваться, и без всяких предисловий спросил:

— Дорогая сестра, ты, наконец, приняла решение?

— Относительно чего? — через силу улыбнувшись, спросила Андре.

— Относительно… твоего будущего ребенка.

Андре вздрогнула.

— Приближается критический момент, — продолжал Филипп.

— О Боже!

— Я не удивлюсь, если завтра…

— Завтра?

— Даже, может быть, сегодня, дорогая.

Андре так сильно побледнела, что Филипп в испуге взял ее за руку и осыпал поцелуями.

Андре пришла в себя.

— Брат! — сказала она. — Я не буду с тобой хитрить — это унизительно. Лицемерие — это прибежище низких душ. Представления о добре и зле смешались для меня. Я не знаю, что такое зло с тех пор, как усомнилась в том, что есть добро. Так не суди меня строже, чем принято судить безумную. Впрочем, возможно, ты отнесешься серьезно к мыслям, которые я попытаюсь изложить; готова поклясться, что они прекрасно выражают мои теперешние чувства.

— Что бы ты ни сказала, Андре, что бы ты ни сделала, ты всегда будешь для меня самой дорогой и любимой на свете.

— Благодарю тебя, мой единственный друг. Смею надеяться, что окажусь достойной того, что ты мне обещаешь. Я жду ребенка, Филипп. Богу было угодно, — так я, по крайней мере, представляю это себе, — покраснев, прибавила она, — чтобы материнство было для женщины состоянием, сходным с образованием плода у растений. Плод — следствие цветения, когда растение готовится, преображается… Для женщины такое цветение, как я это понимаю, — любовь.