Поль Феваль - Лондонские тайны

Педди О’Крен, бывший в числе гребцов, разинул рот от удивления и мог только пробормотать:

— Да сохранит вас Господь, капитан!

Ферджус кивнул ему головой. Лодка отчалила.

На берегу Ферджус и Грем пошли по тропинке, извивавшейся между кустарником. Взобравшись на холм, они остановились. На горизонте белели паруса брига. Ферджус грустно вздохнул:

— Еще немного и он исчезнет из глаз. Первое действие кончилось, каково-то будет второе? Четыре года я стремлюсь…

— Но теперь вы богаты, как… как не знаю кто. Я бы на вашем месте отправился в Лондон и подавил бы вашего врага богатством и роскошью.

— Я забыл о нем, — спокойно ответил Ферджус.

— Так я и думал! Странный вы человек, О'Брин! Я не знаю ваших тайн, но…

— Мои цели могли измениться, — перебил Ферджус.

— Тем лучше.

— Быть может.

При этом Ферджус повернулся в сторону Англии. Рендель смотрел на него с почтительным любопытством.

— Не будем мешкать, — сказал он, — до Крьюсского монастыря еще миль восемь.

Ферджус молча пошел за ним, а потом спросил:

— Неужели это подземелье действительно никому неизвестно?

— Я могу утверждать только, что в мое время оно не было известно решительно никому, так что я не попал бы на понтоны, если бы предпочел его горам. Подземелье имеет два входа, не видимые никому: первый — из парадной залы Крьюсского замка; второй — в стене дома моего отца, при взгляде на которую все констебли трех соединенных королевств охотно присягнут, что там никогда не было, нет и не может быть никакого прохода. Древность замка восходит ко временам Альфреда Великого.

— И велико это подземелье?

— Отец мой более десяти раз блуждал в нем, когда искал скрытые там сокровища.

— Быть может, он открыл кому-нибудь существование подземелья?

— Я уже сказал, что он искал там клад.

Настала ночь. Путники вышли на широкую дорогу.

— Вот, — сказал Рендель, — за лесом и дом моего отца.

Скоро послышался собачий лай.

— А! Наш старый Биль умер, — проговорил Рендель.

— Это не его лай!

Голос Ренделя задрожал, когда он бросился к двери дома и дернул за скобу.

— Заперта! Мой отец никогда не запирался.

Он постучал.

— Старый Рендель Грем? — спросил он в растворившееся окно.

— Два года как умер.

— Я хотел озолотить старика! — простонал Рендель.

— Но, увы, в нашем доме чужие! Ферджус, я одинок.

Ферджус с чувством пожал ему руку.

— Да, да, мистер О'Брин! Мы все умрем, но все-таки жаль. Наш дом принадлежит Мак-Набу…

— Мак-Набу?

— Это его голос. Говорят, он честный человек, но не предложил пристанища путникам.

— Куда же мы теперь?

— Куда? Останемся здесь, где умер мой отец. Я провожу вас к Мак-Ферлэну, а сам возвращусь сюда.

Немного спустя Рендель привел Ферджуса к ферме. Дверь была отперта и О'Брин вошел.

В общей зале за накрытым столом ужинали две прелестные девочки и молодая женщина. Подле камина стоял бледный пожилой мужчина с измученным лицом и блуждающими глазами.

— Мак-Ферлэн? — спросил О'Брин.

Мужчина посмотрел на него.

— Это мой муж, — ответила молодая женщина, указывая на мужчину.

— В этих местах нет другого Энджуса Мак-Ферлэна?

— Один я, и тот лишний, — мрачно ответил мужчина. — Теперь не узнают Мак-Ферлэна! А он помнит еще своих друзей, хотя и забыл их имена. Ваше имя?

— Энджус Мак-Ферлэн? Возможно ли? Но как он изменился?

— Ваше имя?

Глаза Энджуса заблестели радостью, когда Ферджус назвал себя.

— О'Брин! Как я рад! Жена, обними моего и твоего брата! Дети, радуйтесь!

Мистрисс Мак-Ферлэн подвела обеих девочек к Ферджусу со словами:

— Клара! Анна! — поцелуйте же друга вашего отца.

Клара покраснела и подставила щеку. Анна с улыбкой убежала.

— Будем веселиться! Жена, есть еще французское вино? Пошли за Мак-Набом!

— Хорошо, Энджус, — ответила жена.

Ферджус остановил ее:

— Вы забыли, Энджус, что Мак-Наб не любит меня?

— Да… но за что?

— Он предпочел мне Годфрея Ленчестера.

— Вейт-Манора! — вскрикнул Мак-Ферлэн, падая в кресло. — Зачем вы напоминаете мне о Вейт-Маноре! Уйди, жена! Мы поговорим о Вейт-Маноре.

Мистрисс Мак-Ферлэн принесла вино и вышла с детьми.

Мак-Ферлэн в эти четыре года постарел лет на пятнадцать. Открытое и веселое лицо его стало мрачным, волосы поседели, лоб покрылся морщинами.

Ферджус грустно посмотрел на него.

— Я надеялся найти вас счастливым, Энджус, — сказал он.

— Я счастлив теперь, когда вижу вас, О'Брин! Как я страдал и бесился, когда узнал о вашем несчастье! Моего Ферджуса обвинили! Мак-Наб очень виноват! Но обними меня, брат, и скажи, что по-прежнему любишь меня! О, как ты молод и как хорош, Ферджус, — продолжал он. — Мери очень, очень любила тебя!

— Не надо говорить о ней, — тихо сказал Ферджус.

— Вина! Где стакан? Пей, Ферджус, пей!

Мах-Ферлэн залпом опорожнил стакан.

— Пей, Ферджус, пей! Десять несчастий, О'Брин отняли землю… Отец умер… Несчастная Мери!

— Она графиня Вейт-Манор.

— Да, была…

— Умерла?

— У ней дочь, потому не может умереть.

Энджус вынул из ящика бюро письмо, открыл его:

— Вот последнее письмо моей сестры и с тех пор я ее уже не видал в Лондоне.

Ферджус взял письмо и, начав читать, заметил, что во многих местах слова были истерты следами слез. Он недоумевал, чьи были эти слезы? Графини Вейт-Манор или Энджуса. Содержание же было следующее:

«Узнав из твоего письма, что ты думаешь ехать в Лондон, чтоб защитить меня от врагов, сердце мое наполнилось радостью, и тут я сказала себе, что ты один, мой милый Энджус, любишь меня. Я думала, что мы опять будем жить с тобою и я опять буду так счастлива, но, увы, мечты не сбылись. В тот день, когда я получила твое письмо, я ушла из дома, чтобы ты не нашел меня… О, милый Энджус! Прости меня! Ведь ты знаешь, как я тебя люблю, поверь мне — одна крайность заставила меня так поступить. Я вынуждена была это сделать из любви к моей дочери.

Милорд грозит мне мщением! Но ты знаешь, милый Энджус, что он разлучил меня с дочерью, кроме того, он внушает ей преступные мысли…»

Ферджус, остановившись, довольно громко произнес:

— Бедная Мери!

Энджус ничего не возражал, глаза его были устремлены на пол.

«Человек, имеющий власть над моей дочерью, смеется надо мной и требует денег за ласковое обращение с несчастным ребенком. Я не знаю, как благодарить великодушного незнакомца Смитфильдского рынка, благодаря которому я остаюсь еще в Лондоне подле дочери. Бессердечный мучитель требует денег и не позволяет даже во время сна поцеловать дочь. Я поставлена перед необходимостью скрываться от тебя, потому что ты захочешь отомстить за меня, а это погубит мою дочь.