Энтони Хоуп - Пленник замка Зенды

Не прошло и часа, а Майкл уже проявил первые знаки внимания к моей особе. Выглянув в окно, я заметил троих всадников, которые приближались со стороны Зенды к замку графа Станисласа. Я узнал славных руританских дворян — Лоенгрэма, Крафштейна и Руперта Хенцау. Иными словами, мне выпала честь принять приветствие от второй половины «Шестерки Майкла». Правда, усмотрел я в этом визите и положительную сторону. Майкл не решился подослать ко мне троих головорезов, которые едва не убили меня в Стрелсау. «Значит, — с облегчением подумал я, — мой милый братец еще не настолько обнаглел, чтобы открыто бросать мне вызов».

Всадники подъехали. Выглядели они впечатляюще. Эти крепкие, вооруженные до зубов молодцы верхом на прекрасных конях могли нагнать страха на кого угодно. А самым свирепым из них оказался Руперт Хенцау. Несмотря на молодость — ему от силы было двадцать три года, — именно он верховодил двумя старшими членами «шестерки». Увидев меня, он выступил вперед и с явно шутовской почтительностью передал устное послание Майкла. Любезный братец извинялся, что не мог лично приветствовать меня: он объяснял это тем, что, как и двое слуг в Зенде, заболел скарлатиной. По той же причине Майкл всеми силами предостерегал меня от визита в замок. Болезнь, по словам Майкла не только тяжело протекала, но и была очень заразной, а потому он никогда бы не простил себе, если бы мое величество заразилось.

Еще раз смерив меня ехидным взглядом, Руперт тряхнул пышными кудрями и ухмыльнулся. Он был положительно красив, этот наглец, и я невольно залюбовался им.

— Бедный мой братец! — с притворным отчаянием воскликнул я. — Надеюсь, он не очень страдает?

— Ну, что вы, ваше величество! — ответил Руперт. — Ведь даже больной, он занимается своими делами.

— А больше, надеюсь, никто не заболел? — не обращая внимания на прозрачный намек, продолжал я. — Было бы особенно обидно, если бы недуг свалил этих славных господ — Де Готе, Берсонина и Детчарда. Они этого не заслужили. По-моему, все трое очень милые люди, и я к ним искренне привязан. Кстати, до меня дошли слухи, что Детчард немного пострадал. Это правда?

Лоенгрэма и Крафштейна моя тирада повергла в сильное смущение. Руперт же и тут не растерялся, только рот у него еще сильнее растянулся в улыбке.

— Правда, ваше величество! — бодро отрапортовал он. — Но Детчард надеется найти лекарство, которое мигом его излечит.

Я громко расхохотался. Я ничуть не заблуждался по поводу «лекарства», которое ищет Детчард, и понял, что надо держать ухо востро.

— Вы отужинаете со мной, господа? — осведомился я.

Молодой Руперт принялся извиняться: они-де с удовольствием, но в замке их ждут неотложные дела.

— Ну, тогда до скорых встреч, господа, — я помахал им рукой и добавил: — Надеюсь, у нас еще найдется время познакомиться с вами поближе.

— Мы будем счастливы, ваше величество, — ответил Руперт.

Проходя мимо Сапта, он состроил такую пренебрежительную гримасу, что старый полковник в негодовании сжал кулаки. Мне кажется, Сапт был не совсем прав. По-моему, если уж неизбежно приходится иметь дело с подлецами, то подлец веселый всегда предпочтительнее. Вот почему Руперт Хенцау, при всей своей дерзости, мне нравился куда больше, чем два его надутых спутника. На мой взгляд, даже самые ужасные поступки становятся предпочтительней, если осуществляет их человек со вкусом.

В тот же день я приказал оседлать лошадей и, предоставив Сапту вместе с доблестным отрядом расправляться с обедом, предпринял вместе с Фрицем вылазку в гостиницу, где я останавливался, когда впервые приехал в Зенду. Путешествие не таило никаких опасностей. Дни стояли длинные, и мы должны были успеть вернуться засветло. Кроме того, дорога в гостиницу была такой людной, что опасаться засады попросту не приходилось.

Я закутал лицо шарфом по самые глаза, и мы в сопровождении грума тронулись в путь.

— Хочу вас обрадовать, Фриц, — весело сказал я, когда мы уже подъехали к гостинице, — одна из дочерей хозяйки очень хороша собой.

— Вы-то откуда знаете? — удивился он.

— Я тут уже был.

— После того, как…

— Нет, до того, — перебил я его.

— А вдруг они вас узнают?

— Конечно, узнают. Но послушайте, что я придумал. Мы представимся как двое дворян из свиты короля. Вы скажете, что у меня страшно разболелись зубы и мы вынуждены просить у них приюта. Затем, не дав раскрыть мне рта, вы закажете отдельную комнату и попросите принести нам туда ужин и бутылку лучшего вина, чтобы унять зубную боль. Если я все правильно рассчитал, прислуживать нам станет именно хорошенькая девушка.

— А если она не захочет? — засомневался Фриц.

— Дорогой мой Фриц, — невозмутимо ответил я, — если даже она не захочет прислуживать вам, она непременно захочет прислуживать мне.

Мы вошли в гостиницу. Из-под плаща, капюшона и шарфа видны были лишь мой нос и глаза. Встречать нас вышла хозяйка, а минуту спустя нам предстала и моя хорошенькая знакомая. Это побуждает меня прийти к выводу, что основную часть времени она посвящала ожиданию гостей и выскакивала в переднюю тотчас же, как ее хоть что-нибудь привлекало во вновь прибывшем.

Я уселся за стол в отведенном нам номере, а Фриц отправился заказывать обед и вино. Наконец он вернулся.

— Она придет, — объявил он.

— Если бы она отказалась, я вынужден был бы сделать вывод, что у графини Хельги дурной вкус, — ответил я.

Не успел я это произнести, как девушка вошла в комнату. Мы заказали хорошее вино, и мне было бы жаль, если бы она его уронила. Вот почему я не торопился снимать шарф. Я терпеливо ждал, пока она поставит бутылку на стол. Когда это произошло, Фриц наполнил стакан вином и протянул мне.

— Вам очень больно? — с сочувствием спросила девушка.

Вину теперь ничто не угрожало, а значит, момент настал.

— Я чувствую себя не хуже, чем тогда, когда мы виделись в последний раз, — резко отбросив шарф, ответил я.

Она тихо вскрикнула. И тут же восторженно завопила:

— Ну! Я же говорила, что вы — не кто иной, как король. Как только я увидела ваш портрет в газете, я в этом окончательно убедилась. Умоляю вас, ваше величество, простите, что я тогда так запросто обращалась с вами!

— Положа руку на сердце, не могу вас ни в чем упрекнуть, — сказал я.

— Но мы говорили при вас такие ужасные вещи!

— Я все вам простил за то, что вы были добры со мной, — сказал я так напыщенно, словно отпускал ей грехи.

— Пойду расскажу матушке!.. — воскликнула она.