Энтони Хоуп - Пленник замка Зенды

— Но что же мне мешает? — перебила она. — Я ведь люблю вас. Кроме того, в ваших жилах течет королевская кровь.

И тут я нарушил все клятвы, которые столько раз давал себе. Я снова заключил Флавию в объятия и, покрыл ее лицо поцелуями, принялся умолять ее бежать со мной. А там — будь что будет. Я говорил, что любовь — это главное, что мы сумеем постоять за себя, пусть хоть вся Руритания ополчится против нас. Вначале она внимательно слушала. Затем посмотрела на меня так, что я немедленно устыдился своей слабости, и пламенная моя речь завершилась каким-то жалким и бессвязным лепетом.

Флавия отошла от меня. Теперь она стояла, прислонившись к стене, и не сводя с меня глаз.

— Простите меня, — тихо сказал я, — все это просто безумие.

— Милый Рудольф, даже если это и безумие, оно дороже любого здравомыслия, — ответила она.

Она отвернулась, но я успел заметить, что глаза ее блестят от слез.

Я вцепился рукой в спинку кушетки, чтобы снова не броситься к Флавии.

— Значит, любовь — это главное? — переспросила она, и голос ее звучал светло и чисто. — Если бы это было действительно так… — продолжала она. — Можете поверить мне, Рудольф, — я бросила бы все и последовала за вами куда угодно. Я бросила бы все, даже если бы вы были бедны и нам пришлось бы довольствоваться очень скромной жизнью, потому что мое сердце принадлежит вам, Рудольф. Но в том-то и дело, что любовь — не главное.

Я молчал. Теперь мне стыдно вспомнить, что я не пожелал хоть немного поддержать ее. Она подошла и положила руку мне на плечо. Я накрыл ее руку своей.

— Вы правы, Рудольф, — сказала она, — лучшие люди говорят и пишут, что главнее любви нет ничего на свете! Но если бы это действительно было так, вы, наверное, оставили бы короля умирать в Зенде. Кто знает, может быть, и есть счастливцы, которым Провидение велит следовать за своей любовью. Как я хотела бы быть одной из них!..

Я поцеловал ей руку.

— Женщина тоже не должна забывать о долге, Рудольф, — продолжала она. — Мой долг — сохранить верность стране и королевскому роду. Не знаю, как Бог допустил, что я полюбила вас, но знаю точно, что долг велит мне остаться в Руритании.

Я по-прежнему не мог выдавить из себя ни слова. Она тоже немного помолчала, затем добавила:

— Ваше кольцо навсегда останется у меня на пальце, ваше сердце — в моем сердце, и я никогда не забуду прикосновения ваших губ. И все-таки вам надо уехать, а мне — остаться. Остаться и совершить шаг, одна мысль о котором убивает меня.

Я едва сдерживал отчаяние. Но ради нашей любви я не должен был распускаться. Я поднялся с кушетки и взял ее за руку.

— Делайте то, что велит вам долг, — сказал я. — Если Бог указывает вам путь, нельзя сворачивать с него. А я… Мне все-таки легче, чем вам: ваше кольцо будет на моем пальце, ваше сердце — в моем сердце, и ничьи губы больше не коснутся моих. Да благословит вас Бог, моя любимая!

В это время мы услышали пение. В часовне отпевали усопших. Но для нас это было реквиемом нашей радости, нашей любви, которая отныне навсегда станет нашей тайной и нашей болью. Мы стояли, держались за руки, а порывистый ветер то уносил вдаль, то снова приближал к нам скорбные звуки.

— Моя королева! Самая прекрасная королева на свете! — сказал я.

— Мой любимый! Мой рыцарь! Как знать, может быть, мы никогда уже больше не встретимся, — тихо ответила Флавия. — Поцелуйте меня и уходите.

Я поцеловал ее. Она прижалась ко мне и, не переставая, шептала мое имя, пока я не вышел из комнаты.

Я выбежал на мост. Фриц и Сапт ждали меня. Они попросили меня закутать лицо. Потом мы дошли до ворот замка и сели на коней. Уже брезжил рассвет, когда мы доскакали до маленькой станции на руританской границе. До прихода поезда еще оставалось время, и мы уселись на лужайке возле ручья. Фриц и Сапт не знали, как мне угодить. Они обещали держать меня в курсе всех руританских новостей, старый сухарь Сапт говорил таким нежным и проникновенным голосом, какой в нем трудно было даже предположить, а Фриц едва не плакал. Но — да простят меня они оба! — я едва улавливал смысл их слов. «Рудольф! Рудольф! Рудольф!..» — все еще звучал в моих ушах голос Флавии.

Видимо, в конце концов они поняли, что я не слушаю их, и, поднявшись с земли, принялись задумчиво расхаживать взад-вперед по берегу. Я очнулся от прикосновения Фрица. Вдали показался легкий дымок паровоза. Я крепко пожал друзьям руки.

— Мы победили, — сказал Сапт. — Теперь король прочно сидит на троне.

И тут, прежде чем я успел что-либо предпринять, Фриц фон Тарленхайм обнажил голову и, склонившись, поцеловал мне руку. Я поспешно отпрянул от него. Он, выдавив из себя весьма слабое подобие улыбки, сказал:

— Господь не всегда делает королями тех, кого следует.

Не отпуская моей руки, Сапт как-то странно скривил рот и добавил:

— В большинстве случаев в это дело вмешивается дьявол.

Люди на перроне то и дело кидали на нас любопытные взгляды. Мое закутанное шарфом лицо явно интриговало их. Но мне уже не было до этого дела. Мои друзья стояли со мной до тех пор, пока не подошел поезд. Потом мы еще раз пожали друг другу руки, и я вошел в вагон. Но они и после этого не ушли. Они обнажили головы, и я видел, как они стоят на платформе, пока вокзал не скрылся из вида.

Люди, наблюдавшие эту сцену, по-видимому, решили, что по каким-то причинам с захолустной станции отбыл высокий гость. Да и кому могло прийти в голову, что таких почестей удостоился всего лишь младший отпрыск английского рода, человек, не облеченный ни положением, ни большим состоянием, ни высокими рангами. А ведь таким я, по сути, был, да и остаюсь по сей день. Представляю себе, как были бы разочарованы наблюдатели, узнай они об этом.

Правда, стоило бы им приглядеться ко мне повнимательней, как они, вероятно, проявили бы еще большее любопытство. Ведь, как бы там ни было, я все-таки провел три месяца жизни на настоящем королевском троне. Конечно, я не так глуп, чтобы этим гордиться, но и забыть тоже не могу. Почти уверен, что вся эта история доставила бы мне искреннее удовольствие, если бы я не повстречался с Флавией. До сих пор я слышу, как она зовет меня по имени, и голос ее звучит так отчетливо, будто нашему последнему свиданию в Зенде суждено длиться вечно.

Мое возвращение прошло без особых приключений. Из Руритании я приехал в Тироль. Две недели, которые я там провел, я по большей части провалялся в постели: где-то умудрился сильно простудиться; сказалось и нервное напряжение последних недель. Я почувствовал себя таким слабым, что каждый шаг давался мне с трудом. Сразу по приезде в Тироль я отправил открытку брату. В ней я самым простодушным образом сообщал, что жив, здоров и скоро вернусь домой. Таким образом я положил конец розыскам, которые до сих пор вел префект Стрелсау.