Александр Ян - Дело огня

— Не спать, они здесь, — скомандовал он, выглядывая в щель ворот святилища.

Вельможу он не принял в расчет. Что-то такое хлипкое, мелкое, идет — как по воздуху плывет, да еще и одет по-дворцовому, платье топорщится, штаны по земле волочатся, черная шапка поблескивает лаком… Кто мог ожидать, что этакий принц Гэндзи выхватит меч и примется им махать, да еще так споро? А Суэкато и меча выхватить не успел, обвалился распоротым мешком. Девочка даже не закричала — то ли не успела ничего понять, то ли одурманена. Зато закричал Сайто — набрал полную грудь воздуха и заорал так, чтобы услышала вся третья десятка, а заодно и патруль Окиты у второго коридора ворот-тории:

— Здесь Синсэнгуми! Бросай оружие!

«Принц Гэндзи», оружия, конечно, не бросил. Он извернулся из-под удара и толкнул вместо себя девочку — туда, куда должен был упасть сверху клинок. Не будь Сайто левшой, жертвоприношение состоялось бы. Но противник ожидал правшу и жертву толкнул под удар с правой, а сам ушел влево. Белый шелк верхней его одежды распался под догнавшим клинком, и в первый миг Сайто подумал, что развалил мерзавцу плечо, но тот так лихо сиганул на алтарь, как и здоровый не смог бы. Мелькнуло в прорехе красное… нет всего лишь шелк нижнего платья, досада какая! А следующим прыжком вельможа метнулся через ограду и был таков.

— Наму Амида Буцу, — выдохнул Ёситака и замахал руками, творя знаки от нечистой силы.

Сайто с разворота врезал ему по роже.

— Вперед! Взять ублюдка!

Что-то мешало. Визжало, тыкаясь головой в живот, цеплялось за пояс и хакама.

Сайто оторвал от одежды тощие лапки перепуганной девчонки, стряхнул ее с руки, пихнул под алтарь с гадальным шаром и забыл о ней прежде, чем выбежал из ворот окуномия. Он помнил только одно: Окита.

И тут на него бросились двое в черном.

— Ну, чего застыл?

Ран обернулся и увидел высокого мужчину в черном хаори.

— Надо уходить, пока не набежали патрульные. По ночам здесь шастают Мибуро.

Слово «Мибуро» подействовало как ковш холодной воды в лицо. Кем бы ни был зарубленный, грабителем или сёгунским убийцей, торчать над его трупом с окровавленным мечом в руках не стоило. Ран достал из-за пазухи лист бумаги, стер с лезвия кровь, вложил меч в ножны и только после этого зашагал вслед человеку, которого узнать-то узнал сразу, а имя вспомнил только сейчас. Ато Дзюнъитиро, вассал суеверного господина Аоки.

Не время было спрашивать, что господин Ато изволит делать на горе Инари, луной любуется или разбоем промышляет. Для разговоров существует белый день, а ночь — для того, чтобы убивать впотьмах, а потом бежать и скрываться.

«Как я устал от этого, — подумал Ран. — Боги ненавидят меня — за что? Чем я так нагрешил в прошлой жизни?»

Он всем сердцем привержен был учению Будды, но в свободный день пришел сюда, в синтоистский храм, чтобы спросить о воле богов при помощи гадального шара омокару. Потому что сил уже никаких не было жить, и умирать тоже было нельзя — все равно что убежать в разгар боя и товарищей бросить, сказал Рёма, и был, конечно, прав… Он хорошо придумал, Рёма, — чтобы или господин Кацура, или господин Сакума как-нибудь пристроили его на учебу к варварам. Перенять их науку, сделать Японию богатой и сильной. Вот только ни Рёма, ни господин Кацура не знали, что делать с запахом крови, который везде мерещился Асахине Рану по прозвищу Тэнкэн. А когда людской разум ничего придумать не в силах, за советом идут к богам. К старым богам, богам этой земли, жившим тут до того, как Будда и над ней пролил свой свет. Юноша уважал буддийских наставников, но он и без спроса знал, что они ему скажут: не греши, не убивай. А как не убивать, если сильный пожирает слабого. и нет от этой напасти никакого лекарства? А чего нельзя вылечить лекарством — лечат лезвием. Так или иначе.

Так он думал до этой зимы, пока Рёма ему не вложил ума в голову. До сих пор было стыдно — он ведь убивать Рёму пришел тогда, и ведь убил бы, не будь господин Рёма так хорош на мечах. А сейчас и вспомнить стыдно, и рад бы бросить кровавую работу, да как? Слово «телохранитель» пишется тремя знаками: «использовать», «сердце» и «палка». Если палку нельзя использовать — то кому она нужна? И разве сердце не велит защищать благодетеля — то есть, гоподина Кацуру?

Короче, он решил спросить у Инари: стоит ли ему принять обеты убасоку [49] Убасоку — человек, принявший более строгие буддийские обеты, но не ставший монахом. или лучше остаться воином?

Начал с того, что купил кувшинчик сакэ для подношения, а как дошел до храма, увидел, что никто не несет ни сакэ, ни риса — и обругал себя дураком: конечно, это же Инари, ей риса и сакэ в дар не несут, зачем ей, весь рис и так — её! Тут уже можно было, наверное, назад поворачивать — раз день не задался, так и до ночи удачи не будет. Но он полгорода прошел по жаре, не ел — не пил, постился, и когда еще будет свободный день? Словом, Асахина продолжал упрямо подниматься на гору, по дороге купил красной бумаги и хотел написать стих, но и стих не складывался, только зря тушь испортил и бумагу замарал. И когда закончилась длинная очередь паломников и Асахина встал перед гадальным камнем, закрыв глаза и всем существом сосредоточившись на вопросе, череда неудач завершилась окончательным крахом: поднимая камень, он рванул его слишком резко, и тот вовсе выскользнул из рук, чудом не грохнувшись на ноги следующему паломнику. Словом, богиня сказала не просто «нет, не надо становиться убасоку», а что-то вроде «катись отсюда, головорез Тэнкэн, я и разговаривать с тобой не хочу!»

Ран добрался до какого-то пруда и выпил все сакэ, что принес для богини. Вечерело: пока шел, пока на гору поднимался, стих пытался сложить, в очереди стоял — уже и солнце на горы присело. Ран плеснул немного сакэ в пруд — несколько жирных карпов, поводя плавниками, поднялись к нему и стали требовательно пучить глаза: позвал — корми. Ран плеснул еще немного сакэ: еды нет, а пить — пейте. С невысокого постамента осуждающе смотрела каменная лиса. Ран повернулся к ней спиной. Допил остальное, прилег на траву отдохнуть немного перед дорогой — и сам не заметил как уснул. Даже не уснул — поддался пьяной дремоте, а вполуха все равно слушал, что вокруг творится. Потому и успел зарубить напавшего, толком не придя в себя — услышал как одежда зашелестела, почувствовал тень, холод какой-то, и…

Погадал на омокару, нечего сказать. Теперь иди вот за господином Ато, сам не зная, куда…

Вниз, вниз и вверх по склону, в небе хороводят верхушки деревьев и белая луна, похожая на круглый подвесной фонарь. Глупо, подумал Ран и остановился. Господин Ато в своем черном сразу же потерялся среди теней, и Ран остался один. Ночные рощи вокруг храма Инари были совсем не такими пустыми, какими казались. Где-то тявкнула то ли собака, то ли лиса. Лиса, наверное — они были тут везде, самые старые — на вросших в землю и заросших вьюнком постаментах, вон, еще одна таращится из лунного пятна, а за ней чернеет провал ворот-тории, словно проход в мир духов и богов. Спутница богини кивала остроухой каменной головой, приглашая туда.