Михаил Арнаудов - Психология литературного творчества
- Название:Психология литературного творчества
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Прогресс
- Год:1969
- Город:Москва
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Михаил Арнаудов - Психология литературного творчества краткое содержание
Психология литературного творчества - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
«Применение этого творческого таланта, — писал Гёте в своей автобиографии, — правда, могло быть вызвано каким-нибудь поводом и определяться им; но особенно радостно и ярко проявлялся он непроизвольно, даже против воли.
Бродил в лесу да в поле,
Свистел и пел на воле,
Так проходили дни…
Когда я просыпался ночью, происходило то же самое, и часто мне хотелось, как одному из моих предшественников [877] Речь идёт об итальянском поэте Петрарке.
, заказать себе кожаную куртку и приучиться ощупью закреплять на ней в темноте то, что неожиданно вырывалось у меня… Для этой цели я… охотнее брал карандаш, которым удобнее было писать, потому что скрип и брызгание пера часто пробуждало меня из моего сомнамбулического творчества, рассеивало меня и убивало маленькое произведение в самом зародыше» [878] Гёте, Собр. соч., т. X, стр. 235.
.
Ночное время оказывается благоприятным для работы и у Пушкина. Г. Я. Трошин в работе «Пушкин и психология творчества» приводит такое свидетельство его близких: «Смерть любил по ночам писать… Встанешь ночью, заглянешь в кабинет, а он сидит, пишет и устами бормочет, а то так перо возьмёт в руки, и ходит, и опять бормочет. Утречком заснёт и тогда уже долго спит». Сам поэт признаёт, что в тиши ночной для него начинались «часы томительного бденья», когда «мечты кипят» [879] А. С. Пушкин, Соч., М., ГИХЛ, 1949, стр. 142.
.
Мой голос для тебя и ласковый, и томный
Тревожит позднее молчанье ночи тёмной.
Близ ложа моего печальная свеча
Горит; мои стихи, сливаясь и журча,
Текут… [880] Там же, стр. 101.
Кнут Гамсун, рассказывая о своей работе над стихами и прозой, пишет в письме 1909 г.: «Известная часть того, что написал, возникала ночью, после того как просплю несколько часов и проснусь. Тогда у меня ясные мысли, и я очень чувствителен. У постели всегда лежит бумага и карандаш, никакого освещения не зажигаю, но начинаю писать тут же в потёмках, как только почувствую прилив вдохновения. Это у меня стало обычаем, и мне нетрудно утром прочитать написанное» [881] К. Hamsun, Meine Gedichte.
.
Бессознательное и невольное припоминание поэтических мотивов, особенно ночью, красноречиво описано Гюго в стихотворении «Бессонница» (1843). Утомлённый долголетним литературным трудом, он жаждал приятного и крепкого сна. Но, подобно Фаусту, он отдался во власть невидимому для других, явившемуся только ему, демону. Исторгнув из своей лиры благодаря тайному союзу столько прекрасных звуков, он не должен выпускать из рук дивный инструмент даже вопреки своему желанию, следуя требованиям своего тирана. И вот, весь мир уснул, всё живое пребывает в покое, и поэт жаждет свободно расправить члены, опустить уставшие веки. Но едва поэт засыпает, дух будит его и тянет к письменному столу. Напрасны протесты и вздохи, надо подчиниться:
Но как таинственно средь ночи пробужденье,
Когда земля молчит, погружена в забвенье,
И люди крепко спят, и в окнах нет огней,
И с неба вниз бегут семь золотых коней
В конюшню, к полюсу!.. О, как необычайно
Проснуться в этот час, услышав голос тайный,
Прикосновение почувствовав к плечу:
«Я здесь. Работа ждёт». Плоть стонет:
«Не хочу!
Я сплю. Я утомлён вчерашнею ходьбою.
Оцепененье сна ещё владеет мною.
Помилосердствуй, дух, дай отдохнуть и мне!
Едва прилягу я, забудусь в тишине, —
Упрямый, ты ко мне приходишь. Мир бесшумен.
Кругом глухая ночь… Так будь благоразумен!
Ну что ж, открыть глаза принудил ты меня.
Темно… ещё далёк рассветный проблеск дня.
Уйди! Мне так тепло, я грежу о любимой,
О пряди шёлковой, во мраке еле зримой,
На грудь мне сыплются и звёзды и цветы…
Уйди! Придёт заря — тогда вернёшься ты.
Я отвернусь к стене, ты слышишь? Убирайся!
Рукою огненной ко мне не прикасайся!
Я приручил мечту, она робка как лань,
А ты вспугнул её… Оставь меня, отстань!
Я спал мертвецким сном, храпел, что было мочи…
О, боги! Мысль моя во тьме безмолвной ночи
Намотана, как нить на злом веретене.
Ты стих трепещущий протягиваешь мне, —
Он прежде в облаках порхал подобно птице…
Я не хочу его! Свирепый ветер злится
И дверь мою крушит, как сказочный дракон,
И рёвом полнится туманный небосклон.
Уйди, палач! Твой стих я выпущу на волю,
И глаз не разомкну, и нынче высплюсь вволю.
Ну, сжалься надо мной; дружны мы столько лет!
Я не могу, я мёртв, я сном окован…»
«Нет!
Ведь я не сплю! — твердит мне замысел-мучитель. —
Влачи оковы, раб! Исполни долг, мыслитель!
Как, ждёт охапки сна бесстыдный этот скот?
Нет, мне заря всегда свой луч румяный шлёт.
Пусть плоть, покорствуя, несёт страданий бремя.
Колодник, не ленись! Моё настало время».
И плоть побеждена, и властвует душа,
Я покоряюсь ей, и вот ко мне, спеша,
Бегут наброски драм, рой замыслов дрожащий,
Рюи, и Марион, и Сильвы рог звенящий;
Во тьме я чувствую романа скорбный взгляд,
И оду вижу я, что с Дантом сходит в ад
Иль поднимается с Горацием к светилам, —
И должен я писать со страстью, с гневным пылом.
Неведомой тропой, что в дальний край ведёт,
Я должен двигаться без устали вперёд,
Стих за стихом слагать и слово вслед за словом.
Ночной одетый мглой, в молчании суровом
Преследуя мечту, я должен вдаль идти
По вдохновения скалистому пути,
И должен посетить леса, поля, дубравы,
Кладбища сонные, где пахнут смертью травы,
Озёра, что таят чудовищ в глубине, —
Я, всадник сумрачный на сумрачном коне [882] В. Гюго, Собр. соч., т. 12, стр. 368.
.
Инстинкт творчества, пробуждённый в неурочный час, неумолимая идея, жаждущая словесного воплощения, олицетворена здесь в образе демона, который хватает поэта за плечо и гонит от него сон. Напрасны усилия поэта прогнать от себя духа. Одна за другой всплывают в воображении начатые или задуманные оды, драмы, романы. Мысль вьётся, как бесконечная нить на веретене, и поэт — каторжник, раб, охваченный духовным опьянением, безропотно карабкается по трудной тропе вдохновения.
Вазов также подчёркивает моторную силу внутренних образов и рифм. В период создания «Полей и лесов» (1884) своей олицетворённой мечте, видению, он приписывал магическую силу: «то фея, то бес, то херувим», они преследуют его повсюду (на пиру, в беде, среди толпы) и принуждают его к творческому труду:
Мечта, оставь меня наконец,
Мечта, дай мне покой,
Мечта, постой, пожалей меня,
Измучен я вконец…
А чуть вздремну в своей постели,
Когда на дворе мрак,
Ты хлещешь меня крыльями,
Будишь меня ото сна …
Уходи, на дворе ночь,
И мир давно спит!..
Я человек — мне нужен
Отдых — новая сила!..
А ты глядишь на меня страстно
Огненными очами
И вполголоса шепчешь:
« Труженик, вставай !» [883] Ив. Вазов, СбНУ, I, 1889, стихове от 1883—1884 г.; ср.: «Под нашето небе», 1900, «Коя е тя?»— За «Тъгите на България»; ср.: Събрани съчинения, XXII, стр. 193.
Интервал:
Закладка:
