Михаил Арнаудов - Психология литературного творчества

В этих поправках чаще всего говорит не продуктивное настроение, а разум. Поэт выходит из спокойного состояния духа, он воодушевляется только желанием улучшить, повысить ценность своего произведения, используя те же средства, которые находятся в его распоряжении при непосредственном творчестве. Если очень трезвый разум там может ему помешать, то здесь только полезен. То, что не могло быть найдено тогда, в силу напряжённости при быстрой передаче образа или чувства, будет теперь открыто легче, так как выбор происходит между малым числом возможностей. По мнению Шиллера, хорошо во время импровизации заставить «замолчать поэтическую совесть» [1300] Ф. Шиллер, Собр. соч., т. III, стр. 549. , так как она бы убила в зародыше всякое творчество, едва почувствуешь живое несоответствие между красотой видения и мнимой варварской формой, в которую оно воплощается, — и в таком состоянии находится, например, Гёте, когда создаёт эпизод «Елена» в «Фаусте» — позже, при спокойном обдумывании написанного, совесть является весьма ценным помощником, заставляя нас внимательно исправлять недостатки, чтобы не оставить в целом никаких пятен и слабых мест. И тут нужны воля, усилие, чтобы устоять перед искушением самодовольства или небрежного отношения к продукту вдохновения. Прав Геббель, прося благословения найти не вдохновение, а расположение для поправки написанного. «Самые маленькие несоответствия между содержанием и формой не только вообще, но и в специальном и самом специальном, например в картинах, идущих дальше мысли или же не покрывающих её, для меня мучительны, хотя и знаю, что большинство людей совсем их не замечают… У меня это природа, но если бы это не было так, я бы установил его, как правило, потому что никто не должен себе воображать, что может ошибаться в мелочах, не привыкая постепенно ошибаться в целом и крупном, в эстетике и этике действует этот же закон…» [1301] Fг. Hеbbel, Tagebücher, III, S. 251; III, S. 166. .

Переход от поправок к переработке значителен. Если поправка касается лишь единичного и не исходит ни из изменившейся общей картины, ни из вторичного полного вживания, то переработка, взятая в её самых типичных формах, свидетельствует о чувстве большой неудовлетворённости первоначальным замыслом и о продуктивном настроении, ведущем к новым взглядам и новой редакции всего мотива или его значительных частей. Поправки чаще всего означают сокращения и замену отдельных слов, не затрагивая в существенном образа или фразы. Переработки, наоборот, касаются самой структуры мотива или изложения и в конце концов ставят нас перед результатом новой творческой мысли.

В одних случаях переработка обязана эволюции вкуса и взглядов поэта. После того как им созданы известные произведения в соответствии с его взглядами данного периода, позднее, при пересмотре, может оказаться, что он и как человек и как художник достаточно изменился и не принимает теперь своих произведений в таком виде. В этом отношении поэты знают не один, а несколько последовательных периодов в своём творчестве, и каждый раз они в состоянии пользоваться различными стилями. Но как они поступят, когда появится необходимость в переиздании старых вещей? Оставят ли их такими, какими они были, без изменений, или же попытаются согласовать их со своими последними взглядами?

Это вопрос темперамента и эстетики. Нам известны поэты, которые не допускают никаких изменений в своих старых вещах, какими бы они ни были неудовлетворительными для них самих, либо потому, что это напрасный труд приспосабливать плоды прошлого вдохновения к формальным и идейным требованиям настоящего, либо потому, что они должны остаться такими, какие они есть, как интересный документ личного их развития. Выше мы видели, что так считал романтик Ламартин. Русский модернист Игорь Северянин, который вообще хочет быть крайне придирчивым к своим стихам и печатает поистине только свои жизненные стихи, руководствуется тем же правилом: «Исправлять же старые стихи, сообразно с совершенствующимся всё время вкусом, нахожу убийственным для них: ясно, в своё время они меня вполне удовлетворяли, если я тогда же их не сжёг». Заменить неудачное выражение прежнего периода «изыском сего дня» он считает неправильным, так умерщвляется то сокровенное , в чём часто находится нерв всей поэзии [1302] Игорь Северянин, Собрание поэз, «Автопредисловие», М., 1915, т. I. . Так считает и Ларошель: «Поправлять старые сочинения, и особенно поэмы, это смелая, иногда и роковая работа. Даже при малейшем смещении строения, подсказанного жизнью, есть риск загубить дело… Здесь существует и вопрос морали. Имеет ли кто-либо право изменять что бы то ни было в тексте, запечатлевшем его мнение перед миром?». И всё же этот автор решается поправлять, исходя из трёх соображений. Во-первых, так как в молодости писал неровным стилем, то он убеждён, что надо изменить там всё, что ему кажется «плохим». Во-вторых, работая вообще с трудом и поправляя, часто ещё с самого начала, он убеждён, что и позднее может изменить и поправлять. В-третьих, при желании уберечь свои вещи от забвения он сохраняет за собой право улучшать их. Всё же и при таком улучшении он старается не изменять существенно основную «идею», а затрагивать только стиль [1303] Drieu La Rochelle, Écrits de jeunesse (1917—1927), Paris, 1941, p. 7-8. .

Есть, однако, поэты, которые настолько нетерпимы к своим старым вещам в первоначальном виде, что или выбрасывают их совсем из своих новых сборников, если они оказываются очень слабыми и не поддаются переработке, или же подвергают их коренному пересмотру, имеющему все признаки нового творчества.

Пример такого отношения к своим произведениям показывает нам Кирилл Христов. Его первые стихотворения возникают из сердечных бурь и непосредственных волнений, передают пережитое в его ещё не устоявшейся форме. Позднее он становится спокойным или, вернее, приходит к методу, презирающему «то кипение, те юношеские жестикуляции», хотя мотивы и затрагивают его ещё глубоко. Если в первых вещах вдохновение развёртывается свободно, так что импровизация не очень выбирает средства, то позже благодаря более зрелому воображению всё хорошо учитывается и поэт добивается яркости красок и драматизма в движении. С точки зрения этого идеала, который лучше всего воплотился в «Тихих песнях» и «Царских сонетах», Христов критикует и свои более ранние работы. Если они не отвечают сколько-нибудь строгим требованиям и не поддаются переработке, он бросает их и не включает в свои более поздние сборники.

Но если они дают хоть малейшую возможность для переработки, даже когда остаются только как сырой материал, он их перередактирует и изменяет до того, что их нельзя узнать в новой форме. Так в «Избранных стихотворениях» напечатана следующая «Октава»: