Бернард Корнуолл - ПОЛК СТРЕЛКА ШАРПА

— Ну-ка! Дайте ублюдкам вас услышать, парни!

Шарп взревел и запрыгнул на край хода. Несколько секунд он думал, что никто за ним не последует. Всё его существо протестовало, кричало: не выпрямляйся, дурак, не беги, ты же потеряешь жизнь и только что обретённое семейное счастье; ляг, затаись! Но Шарп бежал и орал, глуша в себе страх. И вдруг клич его подхватили, и краем глаза стрелок заметил, что рядом мчатся его бойцы, поднявшие-таки себя в безумную лобовую атаку.

В центре линии Патрик Харпер заметил, что правая колонна с Шарпом впереди рванулась на приступ и тоже мешкать не стал. Из стены напротив выступал здоровенный валун, испещрённый светлыми метками от пуль. В несколько прыжков достигнув камня, Харпер заскочил на него. Несуразная семистволка изрыгнула огонь с дымом, и трёх французов смело со стены. Перехватив оружие, как дубину, Харпер уже крушил врагов по ту сторону, и рядом с ним бились его земляки. Стена была взята. Справа Шарп гнал роты на последний рубеж обороны, туда, откуда вели огонь пушки. Британский капрал с оторванной ядром нижней челюстью скрёб ногтями холодную поверхность скалы. Рядом скулил его пёс, которому пуля прострелила крестец.

Чарли Веллер клял себя последними словами за то, что не может заставить себя встать навстречу смерти и ужасу, а ноги уже несли его вперёд. Всё застилал дым. Поверх голов бегущих перед Чарли старших товарищей пелена на миг лопнула, явив французский флаг над фортом. Не так Чарли представлял войну, не так. Бони, поджавший хвост от грохота и криков, верно трусил позади Чарли. Пуля чиркнула по киверу, сбив его набок. Взвод остановился. Чарли рухнул на землю, поправил головной убор и, глядя на чистое лезвие своего штыка, подумал, что никогда не станет настоящим солдатом.

— Мистер Прайс! — донеслось откуда-то спереди, — Вправо.

— Это нам, Чарли! — подмигнул юноше рядовой Клейтон, тощий парень, по жене которого вздыхало полбатальона, — Молись и не дрейфь! Готов?

Мушкетная стрельба впереди усилилась. Лейтенант Прайс неловко взмахнул саблей:

— За мной! Пора отрабатывать жалованье!

Веллер мысленно распростился с жизнью и поднялся. Выставив ружьё перед собой, как остальные, Чарли услышал их клич и тоже выдавил из себя что-то жалкое, до отвращения невоинственное. За невысоким бруствером из наваленных осколков и булыжников открылась траншея, набитая усачами, чьи мушкеты, казалось, наведены прямо на Чарли.

Залп! Чарли взвыл от страха. Каким-то образом крик превратил ужас в злость. Клейтон нырнул в окоп и всадил штык в одного из этих пугающих усачей, в сравнении с которыми Чарли ощущал себя напроказившим сорванцом. Юноша, не желая отстать от Клейтона, бросился на бруствер и дюжий француз, похожий на оставшегося там, дома, деревенского кузнеца, ткнул Чарли сверкающим штыком.

Веллер отчаянно отмахнулся мушкетом, будто вилами. Ружья столкнулись с громким стуком, и парнишка услышал возглас Клейтона:

— Вздуй его, Чарли!

Удар вышел неожиданно сильный. Оружие француза отлетело прочь, и Веллер вонзил ему в шею штык. Противник дёрнулся, Чарли потерял равновесие и свалился мешком на раненого. Они упали на дно траншеи. Усатый замахнулся. Чарли сунул ему в лицо кулак и колотил, и колотил, пока штык оброненного юношей при падении мушкета не воткнулся французу в грудь.

— Неплохо, Чарли! — Клейтон рывком поставил юношу на ноги, — Бери его ранец, и ружьё своё не забудь.

— Ранец? — совет Харпера только сейчас всплыл в памяти.

— Ты же ради ранца его убил, нет?

Чарли сбросил свой ранец, перевернул мертвеца, стянул с него добротный рюкзак, стараясь не смотреть на кровь, обильно залившую телячьей кожи лопасть. Вытряхнув из него содержимое, подобрал связку сосисок. Половину отдал Бони, половину заткнул за пояс. Переложив свои пожитки, Чарли надел трофей на спину и гордо выпрямился.

— Вперёд! Вперёд! — заорал им капитан д’Алембор.

Ангел, остервенело урча, после каждого выстрела пытался считать убитых им французов, но постоянно сбивался. Хэгмен, чьё плечо зажило, наоборот, вёл огонь спокойно и методично, словно механизм.

— Побежали, Чарли! — Клейтон подтолкнул его в спину.

Лёгкая рота подкатывалась к форту. Чарли Веллер, сжимая липкими от вражеской крови ладонями мушкет со штыком, обагрённым красным, раздувался от самодовольства. Он всё же стал солдатом.

Подполковник Гирдвуд пел. Он сидел в отбитой траншее. Вокруг поломанными куклами валялись мертвецы. Подполковник вдохновенно пел незамысловатые вирши собственного сочинения на мотив псалма:

Он пел, и слёзы текли по щёкам, скапливаясь в растрёпанных усах. Замолчал. Прислушался. Грохот горных пушек вызвал новую порцию слёз. Подполковник Гирдвуд покосился на мёртвого капрала-валлийца с простреленной глоткой и доверительно сообщил ему, что это нельзя считать битвой. Битвы происходят на равнинах. Исключительно на равнинах. Не на дурацких холмах. Валлиец не отвечал, и подполковник возмутился: дескать, негоже отмалчиваться, когда с тобой беседует старший по званию.

— Отвечай, смутьян! Отвечай!

Внезапно успокоившись, подполковник устремил взгляд в небеса:

— В атакующих порядках между нижними чинами надлежит выдерживать интервал в шестьдесят сантиметров. Стройсь!

Подполковник визгливо захохотал. Надо было вылезти из траншеи и навести порядок среди этого непростительного хаоса. Подполковник наклонился к капралу и сказал интимно:

— У неё такая атласная кожа. Понимаешь, атласная. А он палкой… По атласной! По атласной! — Гирдвуд вытянул ноги. Задумчиво констатировал, — Две ноги.

Завывая, он снова начал петь. К нему в окоп спрыгнула одна из множества собак, которыми, как вшами, кишел полк, вверенный подполковнику Гирдвуду. Насмешливо поглядев на вздрогнувшего от отвращения офицера, псина обнюхала капрала и принялась рвать ему горло.

— Кыш! Кыш! — завопил на блохастую тварь Гирдвуд.

Выхватив пистолет, подполковник прицелился, однако кремень сухо клацнул по пустой полке. Руки Гирдвуда тряслись слишком сильно, чтобы надеяться зарядить оружие. Псина подняла голову и завиляла хвостом. Пасть её была в крови, и подполковник Гирдвуд, привыкший считать себя военной косточкой, настоящим солдатом, созданным для битв, завизжал. И визжал, и визжал, и визжал.

Чудо, но капитан д’Алембор нашёл, что он всё ещё жив, отшатнувшись от брызнувшего по скале за спиной рикошета. Судя по шуму справа, гренадёры лезли на стену, и внутренний голос нашёптывал капитану, не вмешиваться, они справятся. Соблазн был велик, однако, поддайся д’Алембор ему, смог бы потом смотреть выжившим в глаза?