Александр Дюма - Анж Питу

Между тем г-н де Неккер, стремившийся упрочить свою популярность, постепенно терял ее.

Что касается знати, она начинала готовиться к предательству или к сопротивлению.

Народ наблюдал и выжидал.

Тем временем королева замкнулась в себе, убежденная, что все ее ненавидят, и старалась держаться незаметно; она затаилась, ибо знала, что если одни ее ненавидят, то другие на нее надеются.

Со времени путешествия короля в Париж она почти не видела Жильбера.

Впрочем, однажды она встретила его в вестибюле, ведущем в покои короля, и, поскольку он низко поклонился ей, первой начала беседу.

— Добрый день, сударь, вы идете к королю? — осведомилась она и не без иронии добавила: — Как советник или как врач?

— Как врач, сударыня, сегодня мое дежурство.

Она знаком велела Жильберу следовать за ней. Он повиновался.

Они вошли в маленькую гостиную перед королевскими покоями.

— Итак, сударь, — сказала она, — как видите, вы обманули меня, ведь вы уверяли, что во время этого путешествия в Париж король не подвергается ни малейшей опасности?

— Обманул, ваше величество? — удивился Жильбер.

— Конечно; разве в его величество не стреляли?

— Ходят такие слухи?

— Все об этом говорят, в особенности те, кто видел, как бедная женщина упала, едва не попав под колеса королевской кареты. Кто это говорит? Господин де Бово, господин д’Эстен, они видели ваше разорванное платье, ваше продырявленное жабо.

— Ваше величество!

— Пуля, которая вас задела, сударь, могла убить короля, как убила эту бедную женщину, ибо в конце концов убийцы метили не в вас и не в эту бедняжку.

— Я не думаю, что это было покушение, — сказал Жильбер с сомнением.

— А я думаю, что это было именно покушение, — сказала королева, пристально глядя на Жильбера.

— Во всяком случае, если и совершено преступление, народ тут ни при чем.

Королева еще пристальнее взглянула на Жильбера.

— Ах вот как! — воскликнула она. — Так кто же в нем повинен, по-вашему?

— Ваше величество, — отвечал Жильбер, качая головой, — с некоторых пор я наблюдаю и изучаю народ. Так вот, когда народ убивает во время революции, он убивает голыми руками, он превращается в разъяренного тигра, в рассерженного льва. Тигру и льву не нужны посредники между силой и жертвой; они убивают, чтобы убить, они льют кровь, чтобы ее пролить, им приятно окрасить ею зубы, омочить в ней когти.

— Свидетельство тому Фуллон и Бертье, не так ли? Но разве Флесселя не застрелили из пистолета? Так я, по крайней мере, слышала. Впрочем, — с иронией продолжала королева, — быть может, это не правда, ведь мы, венценосные особы, окружены толпой льстецов!

Теперь пришел черед Жильбера пристально взглянуть на королеву.

— О ваше величество, — сказал он, — ведь вы не больше моего верите в то, что Флесселя убил народ. Было немало людей, заинтересованных в его смерти.

Королева задумалась.

— В самом деле, — согласилась она, — это возможно.

— Итак? — спросил Жильбер с поклоном, как бы желая знать, хочет ли королева еще что-нибудь сказать ему.

— Я понимаю, сударь, — сказала королева, мягким, почти дружеским жестом останавливая доктора. — Как бы там ни было, позвольте вам заметить, что ваша наука никогда не послужит королю таким надежным щитом, каким послужила ему третьего дня ваша грудь.

Жильбер снова поклонился, но видя, что королева не уходит, не двинулся с места.

— Вам следовало бы прийти ко мне вторично, сударь, — сказала королева, секунду помолчав.

— Я уже не нужен был вашему величеству, — сказал Жильбер.

— Вы скромны.

— Я бы не хотел быть скромным.

— Отчего?

— Будь я менее скромен, я был бы менее робок и тогда мог бы лучше вредить врагам и служить моим друзьям.

— Почему вы говорите «моим друзьям» и не говорите «моим врагам»?

— Поскольку у меня нет врагов, вернее, поскольку я не хочу признавать, что они у меня есть, не хочу считать их врагами.

Королева посмотрела на него с удивлением.

— Я хочу сказать, — продолжал Жильбер, — что мои враги только те, что меня ненавидят, но сам я никого не ненавижу.

— Отчего же?

— Оттого что я никого уже не люблю.

— Вы честолюбивы, господин Жильбер?

— В какой-то миг я надеялся стать честолюбивым, ваше величество.

— И?..

— И эта страсть угасла в моем сердце, как и все другие.

— Одна страсть у вас все же остается, — сказала королева не без лукавства.

— У меня, ваше величество! Какая же, Боже правый?

— Любовь к… родине.

— О, это правда, — сказал он с поклоном, — я очень люблю родину и готов ради нее на любые жертвы.

— Увы! — сказала королева с неизъяснимым очарованием грусти. — В доброе старое время француз никогда бы не выразил эту мысль в таких словах, как вы.

— Что хочет сказать королева? — почтительно спросил Жильбер.

— Я хочу сказать, сударь, что в то время, о котором я говорю, невозможно было любить родину и не любить при этом короля с королевой.

Жильбер залился краской, поклонился и почувствовал в своем сердце словно бы разряд электричества, исходившего от королевы в минуты пленительной откровенности.

— Вы не отвечаете, сударь? — заметила королева.

— Государыня, — сказал Жильбер, — смею заметить, что я люблю монархию как никто.

— Довольно ли в наше время слов, не лучше ли доказать свою любовь делом?

— Но, ваше величество, — удивился Жильбер, — прошу вас поверить: все, что прикажет король или королева, я…

— Вы это выполните, не так ли?

— Несомненно, ваше величество.

— Тем самым, сударь, — сказала королева со своим обычным безотчетным высокомерием, — вы лишь исполните свой долг.

— Ваше величество!..

— Бог, давший королям всемогущество, — продолжала Мария Антуанетта, — освободил их от обязанности быть признательными тем, кто просто выполняет свой долг.

— Увы, увы, ваше величество, — возразил Жильбер, — приближается пора, когда ваши верные слуги будут заслуживать более чем признательность за то, что они просто исполняют свой долг.

— Что вы этим хотите сказать, сударь?

— Я хочу сказать, ваше величество, что в дни смуты и разрушения вы тщетно будете искать друзей там, где вы привыкли видеть слуг. Молите, молите Бога, сударыня, послать вам других слуг и других друзей.

— Вы таких знаете?

— Да, ваше величество.

— Тогда укажите их.

— Помилуйте, ваше величество, ведь я еще вчера был вашим врагом!

— Моим врагом! Почему?

— Да потому что вы приказали заключить меня в тюрьму.

— А сегодня?

— Сегодня, ваше величество, — сказал Жильбер с поклоном, — я ваш покорный слуга.

— Почему вдруг?

— Ваше величество…

— Почему это вы вдруг стали моим покорным слугой? Ведь не в ваших правилах, сударь, так быстро менять взгляды, убеждения и привязанности. Вы человек памятливый, господин Жильбер, вы долго помните зло. Так почему это вы вдруг так переменились?