Александр Дюма - Анж Питу

— Ваше величество, вы только что упрекали меня в чрезмерной любви к родине.

— Она никогда не бывает чрезмерной, сударь; речь идет только о том, чтобы уметь любить ее. Я тоже люблю родину.

Жильбер улыбнулся.

— О, поймите меня правильно, сударь, я избрала своим отечеством Францию. По крови я немка, но сердцем — француженка. Я люблю Францию; но моя любовь находит выражение в любви к королю, в почтении к священным узам, коими Бог соединил нас. А ваша?

— Моя, ваше величество?

— Да, ваша. Если я не ошибаюсь, у вас все иначе: вы любите Францию единственно ради нее самой.

— Ваше величество, — ответил Жильбер с поклоном, — я проявил бы неуважение к вам, если бы не высказал вам всю правду.

— О! — воскликнула королева, — ужасная, ужасная эпоха, когда люди, считающие себя честными, разделяют две вещи исконно нерасторжимые, два принципа, исстари шедшие рука об руку: Францию и ее короля. Разве один из ваших поэтов не сочинил трагедию, где у всеми покинутой королевы спрашивают: «Что у вас остается?». И она отвечает: «Я». Вот и я, как Медея Корнеля, отвечу на этот вопрос: «Я», а там посмотрим.

И она удалилась, оставив Жильбера в оцепенении.

Дуновение ее гнева приподняло край покрова, под которым совершалась работа контрреволюции.

«Итак, — подумал Жильбер, входя к королю, — королева несомненно что-то задумала».

«Итак, — подумала королева, возвращаясь в свои покои, — от этого человека не будет решительно никакого проку. В нем есть сила, но нет преданности».

Бедные государи, для которых слово «преданность» означает раболепство!

Жильбер возвратился к г-ну де Неккеру, повидавшись с королем, который был настолько же спокоен, насколько королева была взволнована.

Король сочинял речи, король строил планы, король обдумывал изменения в законах.

Этот добродушный человек с мягким взором и прямой душой, единственным недостатком которого были предрассудки, неотделимые от королевского положения, человек этот упорно бился за мелочи, отдавая без боя главное. Он упорно старался проникнуть своим близоруким взглядом за горизонт, между тем как у его ног разверзлась бездна. Этот человек внушал Жильберу глубокую жалость.

Что до королевы, то с ней дело обстояло иначе, и при всей своей бесстрастности Жильбер понимал, что она из тех женщин, которых надо либо страстно любить, либо смертельно ненавидеть.

Мария Антуанетта вернулась в свои покои с тяжелым сердцем.

В самом деле, ни как женщине, ни как королеве ей не на кого было опереться, она не находила рядом никого, кто взял бы на себя часть гнетущего ее бремени.

Куда бы она ни обращала взор, всюду ей мерещились лишь колебания да сомнения.

Придворные трясутся за свое состояние и обращают его в деньги.

Родные и друзья помышляют о бегстве из страны.

Самая благородная женщина, Андре, постепенно отдаляется телом и душой.

Самый благородный и самый любезный сердцу мужчина, Шарни, обиделся на какой-то пустяк и терзается сомнениями.

Мария Антуанетта была воплощением чутья и прозорливости, и поведение графа тревожило ее.

Неужели этот чистый человек с его кристальным сердцем вдруг переменился?

«Нет, он еще не переменился, — со вздохом говорила себе королева, — но переменится».

Он переменится! Для женщины влюбленной эта мысль страшна, для женщины гордой эта мысль нестерпима.

Королева была влюблена и горда и потому страдала вдвойне.

А ведь в ту пору, когда она поняла, что совершила зло, поняла, что была несправедлива, было еще не поздно поправить дело.

Но ум этой венценосной женщины не отличался гибкостью. Она не умела уступать, даже когда чувствовала, что не права. Может быть, обидев человека, ей безразличного, она проявила бы или захотела проявить великодушие и попросила бы прощения.

Но тому, кого она удостоила такой пылкой и чистой привязанности, тому, кого она допустила в святая святых своих мыслей, королева не желала делать ни малейшей уступки.

Несчастье королев, что снисходят до любви к подданному, состоит в том, что они всегда любят его как королевы и никогда — как женщины.

Мария Антуанетта была о себе столь высокого мнения, что ничто человеческое не казалось ей достойной наградой за ее любовь — даже кровь, даже слезы.

С того мгновения, как она почувствовала ревность к Андре, началось ее нравственное падение.

Следствием этого падения стали капризы.

Следствием этих капризов стал гнев.

Наконец, следствием гнева стали дурные мысли, влекущие за собой дурные поступки.

Шарни не знал ничего из того, о чем мы только что поведали, но он был мужчина, и он понял, что Мария Антуанетта ревнует, беспричинно ревнует его к жене.

К его жене, на которую он никогда не обращал внимания.

Ничто так не возмущает прямое, неспособное на предательство сердце, как то, что его считают способным на измену.

Ничто так не привлекает внимание к кому-нибудь, как ревность, которой удостоят этого человека, в особенности ревность беспричинная.

Она заставляет того, кого подозревают в измене, задуматься.

Он вглядывается то в сердце ревнивицы, то в нее самое.

Чем больше величия души в том, кто ревнует, тем большей опасности он себя подвергает.

И правда, можно ли предположить, чтобы благородное сердце, высокий ум, природная гордость всколыхнулись без причины или по пустяку?

Почему красивая женщина вдруг вздумала ревновать?

Почему могущественная женщина вдруг вздумала ревновать? Почему умная женщина вдруг вздумала ревновать? Как предположить, что это произошло без причины или по пустяку?

Ревнивец не что иное, как ищейка, что наводит другого человека на след достоинств, которых равнодушный охотник никогда бы не заметил.

Шарни знал, что мадемуазель Андре де Таверне — давняя подруга королевы, к которой та всегда благоволила, неизменно предпочитала ее другим. Почему Мария Антуанетта вдруг ее разлюбила? Почему Мария Антуанетта к ней приревновала?

Значит, она разглядела в Андре некую скрытую красоту, неведомую ему, Шарни, неведомую лишь оттого, что он и не пытался ее разглядеть?

Значит, она почувствовала, что Шарни может обратить взор на эту женщину и тогда сама она чего-то лишится в его глазах?

Или же ей показалось, что Шарни охладел к ней без всякой внешней причины?

Ревнивцы сами себя губят: они сами сообщают любимому, что жар его сердца, который они всеми силами раздувают, начал остывать.

Как часто случается, именно упреки заставляют человека осознать охлаждение, безотчетно испытанное им.

И когда он это понимает, когда он чувствует правоту упрека, — скажите, сударыни, часто ли он возвращается назад, часто ли угасающее пламя разгорается вновь?