Александр Дюма - Анж Питу

Они текли к площади с двух сторон, потрясая оружием и испуская устрашающие крики.

Увидев все это, де Лонэ побледнел и, взмахнув тростью, скомандовал: «По местам!».

Затем, двинувшись к Бийо с угрожающим видом, он воскликнул:

— А вы, несчастный, вы явившийся сюда как парламентер, в то время как сообщники ваши идут на приступ, знаете ли вы, что заслуживаете смерти?

Бийо опередил коменданта и, быстрый, как молния, схватил де Лонэ за ворот и за пояс.

— А вы, — сказал он, приподняв его над землей, — вы заслуживаете, чтобы я швырнул вас через парапет и вы разбились бы о дно рва. Но, благодарение Богу, я расправлюсь с вами другим способом.

В эту минуту оглушительный вопль, который, казалось, испустила разом вся площадь, пронесся по воздуху как ураган, а на площадке показался плац-майор Бастилии г-н де Лом.

— Ради Бога, сударь, — обратился он к Бийо, — покажитесь толпе; эти люди думают, что с вами стряслась беда; они непременно хотят вас увидеть.

В самом деле, толпа выкрикивала имя Бийо, которое сообщил ей Питу.

Бийо отпустил коменданта, а тот убрал свою шпагу в ножны.

Снизу доносились угрожающие крики и призывы к мести; наверху три человека медлили, не зная, как поступить.

— Покажитесь же им, сударь, — сказал де Лонэ. — Не то чтобы эти крики меня смущали, но я не хочу прослыть бесчестным человеком.

Тогда Бийо высунул голову в бойницу и помахал рукой.

При виде его толпа разразилась рукоплесканиями. В лице этого человека из народа, первым властно ступившего на стены Бастилии, толпа, казалось, приветствовала воплощенную революцию.

— Теперь, сударь, — сказал де Лонэ, — мне больше не о чем говорить с вами, а вам больше нечего здесь делать. Вас ждут там, внизу; ступайте.

Бийо оценил этот благородный жест человека, в чьей власти он находился; он начал спускаться по той же лестнице; комендант шел за ним следом.

Что же до плац-майора, то он остался наверху: комендант тихонько отдал ему какие-то приказания.

Было очевидно, что г-ном де Лонэ владеет одно желание — чтобы присланный к нему парламентер как можно скорее возвратился в ряды его врагов.

Бийо молча пересек двор. Он увидел, что артиллеристы заняли места подле орудий. Фитили уже дымились.

Бийо остановился перед канонирами.

— Друзья! — сказал он. — Помните, что я приходил к вашему коменданту и просил его избежать кровопролития, но он отказал мне.

— Именем короля, сударь! — сказал де Лонэ, топнув ногой. — Уходите отсюда прочь!

— Берегитесь, — сказал Бийо, — вы гоните меня отсюда именем короля, но я вернусь именем народа.

Затем, обернувшись к караульным-швейцарцам, он спросил:

— А вы, на чьей вы стороне?

Швейцарцы молчали.

Де Лонэ указал ему пальцем на железные ворота.

Бийо решил предпринять последнюю попытку.

— Сударь! — сказал он коменданту. — Заклинаю вас именем нации! Именем ваших братьев!

— Моих братьев! Вы называете моими братьями тех, кто орет: «Долой Бастилию! Смерть коменданту!». Быть может, вам, сударь, эти люди — братья, но мне — увольте!

— В таком случае, заклинаю вас именем человечности!

— Именем человечности! Человечности, которая заставляет сто тысяч человек добиваться смерти сотни несчастных солдат, запертых в этих стенах!

— Вы имеете прекрасную возможность сохранить им жизнь, сдав Бастилию народу.

— И потеряв свою честь.

Бийо замолчал; эта логика солдата подавляла его; затем он снова обратился к швейцарцам и солдатам инвалидной команды.

— Сдайтесь, друзья мои! — вскричал он. — Сдайтесь, пока еще есть время. Через десять минут будет уже поздно.

— Если вы сию же минуту не выйдете отсюда, сударь, — вскричал в свою очередь де Лонэ, — я велю расстрелять вас, даю слово дворянина.

Бийо секунду помедлил, а затем, скрестив руки на груди в знак презрения и последний раз взглянув в глаза де Лонэ, покинул крепость.

Толпа, трепеща, хмелея, ждала под палящим июльским солнцем. Люди Гоншона смешивались с людьми Марата. Сент-Антуанское предместье узнавало и приветствовало своего брата — предместье Сен-Марсо.

Гоншон сам возглавлял свое войско, что же до Марата, то он исчез.

Смотреть на площадь было страшно.

При появлении Бийо крики усилились.

— Итак? — спросил Гоншон, подходя к фермеру.

— Итак, — отвечал Бийо, — этот человек не робкого десятка.

— Что ты хочешь сказать словами «не робкого десятка»? — спросил Гоншон.

— Я хочу сказать, что он упорствует.

— Он не хочет сдать Бастилию?

— Нет.

— Он уверен, что выдержит осаду?

— Да.

— И ты думаешь, что он будет держаться долго?

— До смерти.

— Значит, он умрет.

— Но сколько же человек мы погубим вместе с ним! — сказал Бийо, сомневаясь, по всей видимости, в том, что Господь дал ему, Бийо, то право, которое без колебаний присваивают себе генералы, короли, императоры, — право проливать людскую кровь.

— Ничего! — отвечал Гоншон. — Раз половине французов не хватает хлеба, значит, их народилось чересчур много. Правда, друзья? — обратился он к толпе.

— Правда, правда! — с возвышенным самоотвержением согласилась толпа.

— А ров? — спросил Бийо.

— Его нужно заполнить в каком-нибудь одном месте, — отвечал Гоншон. — Меж тем по моим подсчетам половины наших тел достанет, чтобы заполнить его целиком, правда, друзья?

— Правда, правда! — повторила толпа с тем же воодушевлением.

— Ну что ж! Да будет так, — сказал Бийо.

В этот момент на орудийной площадке в сопровождении плац-майора де Лома и двух-трех офицеров показался де Лонэ.

— Начинай! — крикнул Гоншон коменданту.

Тот молча повернулся к нему спиной.

Быть может, Гоншон снес бы угрозу, но пренебрежения он снести не мог; он быстро вскинул карабин — и один офицер из свиты коменданта упал.

Сотня, тысяча выстрелов прозвучали одновременно, словно люди только и дожидались этого сигнала. Серые стены Бастилии покрылись белыми отметинами.

Затем на несколько секунд воцарилась тишина, словно толпа сама испугалась содеянного.

И тут над одной из башен взметнулся в облаке дыма столб пламени; раздался залп, в толпе послышались жалобные стоны; пушка Бастилии сделала свой первый выстрел, пролилась первая кровь. Сражение началось.

То, что испытала толпа, мгновение назад казавшаяся столь грозной, было похоже на ужас. Бастилия, начавшая оборону, предстала перед ней во всей своей неприступности. Народ, должно быть, надеялся, что в пору, когда власти делают ему уступку за уступкой, штурм Бастилии также обойдется без кровопролития.

Народ ошибался. Пушечный залп показал парижанам всю трудность титанического дела, за которое они взялись.

Вслед за выстрелом пушки с площадки башни раздался прицельный ружейный залп.