Евгений Рогачев - Рогнеда. Книга 1

— Чего чреслами своими гнусными машешь? Не до тебя сейчас! А за службу вознагражу, когда со сморчком этим плюгавым потолкую.

Он подошел ближе, схватил Гришку за волосы, задрал голову. Тот взвизгнул, а глаза то ли от боли, то ли от страха вмиг разъехались в стороны и зажили каждый своей отдельной жизнью.

— Говори, шпынь, кто тебя надоумил на меня хулу возвести! Кто царским соглядатаям обо мне все доложил? Говори, негодный!!! Иначе пытать велю почище того, чем у тебя правду вызнавали царевы люди. Ну!!!

Глаза у Гришки встали на место, и он встретился со страшным взглядом Василия. Понял, что врать боярину себе дороже. И заголосил, размазывая по лицу слезы и сопли.

— Купцы ляшские! — Губы у Гришки затряслись, и он заплакал, орошая слезами трясущиеся щеки. — Они это. Подловили меня в харчевне, когда я сболтнул лишнего и стали принуждать к измене. Тебя, то есть, оговорить. Если, говорят, не сделаешь это, то тотчас о словах твоих будет доложено большему боярину Салтыкову. А уж он тебе спуску не даст и шкуру обязательно спустит… Так говорили они, и я, ничтожный, испугался. А и сказал-то я только то, что царь наш батюшка бывает крут со своими людьми верными и надежными. Пьянство меня обуяло. Не иначе, какое-то зелье они мне подмешали, оттого и молол языком что попало! — Гришка перестал лить слезы, утер грязной рукой лицо, шмыгнул носом, от чего тот смешно заходил из стороны в сторону.

— Далее что? — поторопил Василий.

— Далее?.. А далее денег дали и научили, что говорить и как вести себя в приказе, когда правду будут вызнавать. Обещали вдвое против того, ежели молчать я буду и от слов своих не отступлюсь. А потом на тебя указали. Вот и все, боярин! — Гришка бухнулся в ноги Василию. — Прости меня, грешного! Христом богом прошу. Не по злобе своей учинил я это, а по недомыслию своему и скудоумию.

Гришка замолчал, умоляюще, снизу вверх, смотря на Василия. Тот, после слов Гришки, окончательно уверился в своей правоте. Они это, они — злыдни окаянные. Вознамерились извести руками царских приспешников, и чуть было не удалось задуманное. Бог помог! Значит — его правда, раз не дал сгинуть по навету.

Гришка сопел, не спуская взгляда с Василия. Но боярин про него уже забыл.

— Бросьте его собакам. Пусть позабавятся, — сказал и вышел на улицу, отделив дверью истошный вопль обреченного Гришки.

В это самое время, когда Василий на своем подворье мучил дознанием подьячего Гришку, в Борисове умирал боярин Твердислав. Он лежал совсем один в белой чистой горнице. Иногда кто-нибудь из дворни заглядывал и, видя, как тяжело вздымается грудь у боярина под одеялом, удалялись. Вчера к боярину приехал настоятель церкви Сильвестр и причастил Твердислава. И теперь боярин был готов отправиться в последний путь. Тело стало как чужое, все чресла задеревенели и уже не подчинялись хозяину, и только в глазах еще теплилась жизнь. Удивительно, но боли не было, наоборот ощущалась какая-то легкость, будто подняла его на крыло гигантская птица и несла куда-то вдаль. Ускользающим сознанием Твердислав еще цеплялся за жизнь, за действительность, но с каждым часом эти потуги становились все слабее. Единственное, чего он сейчас желал, так это увидеть сына своего, Василия. Но тот пропал и не являлся пред очи умирающего отца. Почему его не позовут к нему? Почему он хоронится от него?

Твердислав разлепил запекшиеся губы, прохрипел:

— Васька.

Тут же из-за двери высунулась белобрысая голова дворового холопа. Прислушался, позвал в тишину горницы:

— Боярин, звал что ли?

Твердислав сколь мог повернул голову.

— Поди сюда.

Холоп несмело подошел, застыл перед ложем.

— Нагнись. — Когда тот нагнул голову, прохрипел: — Ваську сыщите, сына моего… Помираю я… Хочу увидеть его в последний раз и слово отцовское молвить. Сыщите немедля… Время нынче дорого для меня, чувствую, недолго мне осталось. — Задышал неровно, тяжело. — Ступай!

Холоп попятился, выскользнул из-за двери. В коридоре столкнулся с ключником [11] В доме боярина XVI–XVII вв. главный распорядитель, иногда значивший у господина больше, чем жена и родня, жившая во дворе. Он заведовал клетями и всеми строениями, держал ключи, словом, ведал всем домоуправлением. Матвеем. Тот поперхнулся от неожиданности и тут же налетел на нерасторопного юнца:

— Ты чего здесь шляешься? Дел других нету? — проговорил шепотом, притянув к себе.

— Я это… У боярина был… Пробегал мимо и слышу, будто зовет он кого-то. Я и заглянул.

— Ну и…? Да говори толком!

— Просит он, чтобы Василия к нему позвали. Сына его. Говорит, что недолго ему осталось, и перед тем, как помереть, хочет сына своего увидеть.

— Спаси и помилуй! — Матвей перекрестился, пробормотал вполголоса: — Значит, недолго уже осталось. А молодой боярин в Москве, в стольном граде. Он за столь малое время и не доскачет сюда. Посылать, аль нет? Нет, надо послать. А то, когда вернется, гневаться будет. — Матвей отвесил холопу звонкую оплеуху, словно кнутом огрел. — Пошел отсюда! И молчи о том, что видел здесь и слышал. А то не видать тебе более ни маменьки своей, ни батьки.

Юнец, сверкая босыми пятками, припустил по коридору. Матвей немного постоял и, гремя ключами, двинулся следом отдавать распоряжение, чтоб готовили черного вестника в стольный град, к боярину Василию.

Как только они ушли, в сенях опять установилась тишина. Из-за двери, где лежал умирающий, не доносилось ни звука. По полутемному коридору прошелестел легкий ветерок, и в отсвете солнечных лучей на полу обозначилась неясная тень. Она замерла, потом зашевелилась и приняла очертания человеческого тела.

Человек постоял, прислушиваясь, поворачивая из стороны в сторону голову, спрятанную под глубоким капюшоном. Тело незнакомца укрывала рубаха, подпоясанная веревкой, на ногах — легкие и удобные лапти, делающие шаги неслышными. Он напоминал скорее бесплотный дух, чем живого человека, и передвигался с такой легкостью, что, казалось, и не шел вовсе, а скользил по воздуху.

С такой же неуловимостью, едва приоткрыв дверь, он проник в опочивальню боярина Твердислава. Как раз в этот момент, как будто что-то толкнуло изнутри, боярин разлепил глаза, чуть повернул голову.

— Кто здесь? — прохрипел едва слышно.

Человек появился перед Твердиславом, словно тень, наклонился над ложем.

— Ты кто? Я тебя не знаю. — Твердислав мутным взором вгляделся в лицо незнакомца.

— Я пришел за тем, что твоему роду не принадлежит! — Человек положил руки на плечи боярину, чуть надавил. — Отдай, облегчи душу перед смертью.

— А-а… — Твердислав хотел засмеяться, но вместо этого грудь сдавил кашель. — Я ждал тебя… Все время ждал… Так знай. Ничего вы не получите. Ничего!!! От века в век то наше было, и останется за родом нашим. Я охранял тайну эту, а теперь сын мой будет ее хранить… Ему передал я все.