Сергей ГОРОДНИКОВ - ЛЕЙБ-ГВАРДЕЕЦ

Из укрытия в бинокль хорошо было видно, как Шава и Кривой Нос бегом исчезли в хижине, затем гурьбой вывалились из нее вместе с китайцем и рослым белобрысым уголовником, на лбу и щеке которого различались безобразные шрамы. Шава под свои резкие, кажущиеся сумбурными распоряжения то и дело размахивал пистолетом, другая рука его при этом цепко сжимала карабин; остальные щетинились только карабинами – у каждого их было по два. Они все побежали к скалистым выступам наверху обрывистого берега. Шуйцев опустил бинокль, поднялся с колена, быстро отряхнул штаны и перебрался вперёд. Он не хотел выпускать японцев из-под своей опеки.

Опять наведя бинокль на верх прибрежного склона, он увидал, как Шава протянул ободранную ветку с привязанным к ней белым платком белобрысому сообщнику со шрамами. Тот отказывался взять ее, ступил назад, и Шава для верной убедительности вскинул, направил ему в живот дуло пистолета. Довод подействовал.

Заметив взвившийся над обрывом белый флаг, офицер сделал знак поднятой рукой, и его отряд приостановился. Ветка с белым платком дрожала и дергалась над головой рослого белобрысого уголовника, когда он неуклюже спускался к берегу, всем видом показывая, что безоружный. От страха он пытался изобразить улыбку.

Шуйцев избавил его от необходимости мучить себя такой попыткой: хлопок ружейного выстрела прокатился над речушкой, и близко стоящий к офицеру японец осел, опрокинулся навзничь. Белобрысый испуганно рванулся обратно, поскользнулся и на четвереньках, умудряясь не выпускать ветку с белым платком, полез наверх, проявляя при этом неожиданную и завидную вертлявость. Но вертлявость не помогла ему избежать сразу нескольких японских пуль, он дернулся, дико предсмертно закричал, вместе с флагом провалился за камни. Китаец и Кривой Нос открыли сверху ответную пальбу, и японцы бросились к укрытиям, какие кто увидал поблизости. Один из солдат на бегу подпрыгнул и рухнул с дыркой в затылке, он и не пытался встать, был мёртв.

Шуйцев не торопился, не обращал на поднявшуюся стрельбу внимания, вставил в ружье последний свой запасной патрон.

– Теперь, ребята, вы друг другу не верите. Так что, воюйте до победы, – пожелал он обеим сторонам и поднялся на ноги. – Бейтесь, не щадя живота.

Он направился к лесу, шагая не спеша, не выискивая глазами, где можно спрятаться. Перестрелка за его спиной затихала, стреляли там реже и реже. Какая-то смутная догадка шевельнулась в его мыслях, она затрагивала и Анну, и последний месяц петербургской жизни, и каким-то образом была связана с дуэлью. Догадка не желала оставлять его, подводила к неким важным прозрениям.

Шава и китаец Чак, пригибаясь, чтобы не быть замеченными японцами, пробрались к валунам над обрывом, за которыми притаился обеспокоенный Кривой Нос.

– Японцы больше нам не поверят, – объявил сообщникам Шава.

– Я думал, японцы на юге, – теряя наглую самоуверенность, проговорил Кривой Нос.

– Они везде, – с неожиданной враждебностью сказал Чак.

– Ну, ты нас и втянул, – Кривой Нос сплюнул Шаве под ноги. – Надо убираться, пока целы.

– Слушай, – раздельно произнес Шава, и акцент его усилился, – еще раз услышу... лучше бы тэбе нэ родытся. Понял?

– Да ладно ...

– Понял? – повторил Шава с угрозой в голосе.

– Понял, – вынужденно ответил Кривой Нос. Не выдерживая взгляда Шавы, он повернул голову, посмотрел туда, где укрылись японцы.

– Мы должны их убить! – с внезапной решимостью заявил Чак.

– Золотые слова! – одобрил Шава. – Теперь слушайте меня. Ты, – он пальцем ткнул в грудь Кривому Носу, – будешь здесь. Мы обойдем их и постреляем, как глупых куропаток. Я пойду туда, – он указал, куда отправится сам, – а ты, – Шава показал на Чака, – зайдёшь им со спины.

Перебежками, после каждой приседая за камнями, Чак первым отправился выполнять полученную задачу. Он направлялся вниз по течению речки. Шава подождал, когда он удалится, пропадёт из виду, и двинулся в противоположном направлении. О Шуйцеве не упоминалось, как будто о нем позабыли.

А он тем временем сидел на мху толстого корня высокой сосны, через куртку и свитер ощущая спиной неровности её коры. Ружье покоилось у него поперек колен. Изо рта торчал стебель травы, и он вяло жевал его, чтобы легче было сосредоточиться на том, о чём думалось. По телу вновь пробежал озноб. Из-за соседнего дерева выглянула белка и шустро, по-хозяйски заспешила по рыжему стволу наверх. Степаныч рассказывал, они начали переселяться из Сибири, но встречались пока очень редко. Значит, ему повезло, видел уже второй раз. Мысли вернулись к тому, что осознал только что, – на опыте участия в событиях дня он понял, что произошло тогда на дуэли. Однако радости от этого не испытывал, даже удивился своему равнодушию. Странным было, что ни о чем не сожалел. Настойчиво пробуждались воспоминания об Анне. Давали трещины, оседали, обваливались стены разделивших их жизни препятствий. Он чувствовал, – вскоре опять потянет к людям. И в глубине души был рад тому обещанию, которое дал умирающему Гарри, как поводу возвращения к ним.

– Перемирие затягивается, – прекратив жевать стебель, пробормотал он и прислушался к тишине у речушки. – Стороны приступили к фланговым обходам.

Он поднес бинокль к глазам и выглянул из-за сосны. С пригорка у края леса японцы видны были словно на ладони. Офицер указал рукой влево, затем вправо, потом сомкнул руки кольцом, таким образом поясняя унтер-офицеру и солдатам их задачи.

– Так и есть, – прокомментировал Шуйцев. – Пришло время для военных хитростей.

Он заметил мелькнувшего между валунами китайца и опустил бинокль на грудь. Затылком вновь откинулся к стволу дерева. Сами собой опустились веки, самочувствие опять становилось неважным.

Японский офицер уверенно направился вниз, вдоль речушки, не предполагая, что над обрывом, чуть раньше, в том же направлении прокрался китаец. А унтер-офицер и солдат заспешили вверх по течению, не ведая, что их увидал Шава, который пробирался туда впереди них. Не зная о заваленном входе в пещеру убитых золотоискателей, много выше нее Шава спустился по крутому откосу к речушке, ловко, как истинный горец прыгая с камня на камень, перебрался на другой берег и удачно укрылся за валунами.

– А-а, куропатки, – довольный, с сильным от возбуждения чувств акцентом проговорил он, когда на противоположном берегу показались унтер-офицер и за ним солдат.

Лежа за валунами, он с удовлетворением задвигал затвором карабина, пронаблюдал, как патрон мягко и покорно загоняется в норку хорошо смазанного, цвета вороньего крыла ствола...