Сергей Городников - Порученец Царя. Нарвский дьявол

Комендант сумрачно кивнул в подтверждение, что совет хорош и он примет его к сведению.

– А как быть с вашей польской подругой? – спросил он.

Сановник ответил не сразу. Он, словно опять забылся, наслаждаясь видом, какой являли ухоженный, всем обликом процветающий город по ту сторону рукава, голубая чистая гладь самой реки с её шаловливой игрой отблесками солнечных лучей, и буйная свежая зелень, которая разрасталась повсюду.

– Пусть отдохнёт в здесь, – распорядился он сухо. – Отъявленная интриганка со связями во многих дворах Европы. И предана своему королю душой и телом. Не знаю уж, чем больше.

Полковник воспринял распоряжение дословно, как приказ, и вспомнил про надкушенный огурец, который всё ещё держал в руке, с досады отбросил его в реку.

– Прощайте, полковник, – сказал переступающий в лодку сановник. – У меня в городе ещё одна важная встреча, и всё, отбываю в столицу.

Большая лодка с солдатами на вёслах быстро и легко поплыла к городскому берегу. Там сановника ожидала карета коменданта, которая не бросалась в глаза внешними излишествами. Поднявшись от берега к этой карете, он залез внутрь, устроился на жёстком заднем сидении, как будто не замечая, что в ней взъерошенным и понуро свесившим клюв вороном уже сидел чёрный пастор с опушенной головой. Не поднимая головы, не показывая укрытого широкополой шляпой лица, пастор закрыл дверцу, защёлкнул её и задёрнул занавеску на оконце. Кучер хлестнул кнутом над парой серых лошадей, и карета покатилась. Только после этого Лёвенхаупт откинулся и взглянул на того, кого воспринимал главным начальником.

– Наблюдаю за всеми местами, где можно узнать о численности отправляемых в Польшу солдат, – без предисловий, вполголоса сделал он краткий доклад знатному собеседнику. – Но пока ничего подозрительного не обнаружил.

Сановник не отвечал, и он тоже почтительно умолк.

– И лошадей, – задумчиво подглядывая в щель за занавеской, подметил сановник, когда они миновали кузнечный двор с весёлым перестуком молотков, точно сами по себе работающих над большим и выгодным военным подрядом.

Лёвенхаупт понял, что он имел в виду, и согласно кивнул, молча удивляясь, отчего сам не догадался об этом. Карета завернула за угол к городским воротам, и кучер в соответствие с полученным ранее распоряжением приостановил лошадей. Капитан Лёвенхаупт сдвинул шляпу на лоб, запахнулся в чёрный плащ и выскользнул из кареты. Она тут же рванулась вперёд, и, казалось, мягким толчком невидимой руки сановника откинуло на неудобном сидении.

– И лошадей, – пробормотал он повторно, размышляя, все ли ловушки приготовлены для поимки царского агента, на которого ему хотелось бы глянуть до своего отплытия.

К кузнечному двору, который привлёк внимание проезжающего в карете шведского сановника, спустя четверть часа после того, как карета миновала его, приблизился озабоченный Удача. Он шагал медленно и часто оглядывался на ведомого за поводья жеребца, тот следовал за ним, заметно прихрамывая. Они свернули с улицы во двор, под жестяную вывеску с отчеканенной мордой лошади, которая весело скалила зубы, сжимая ими подкову и как бы намекая, что вырвать прибитую здесь подкову не удастся ни при каких обстоятельствах.

Часть двора перед кузницей занимала карета польской графини, с её гербом и женскими изысками на сдвинутых, открывающих дверные оконца занавесках. Сама она сидела за оконцами на заднем, обитом синим бархатом сидении и всем видом показывала, что скучала в одиночестве. Но как заподозрил приятно удивлённый Удача, навострив уши, внимательно прислушивалась к разговору двух дородных бюргеров.

– ... А мой зять говорит, – уверенно и громко утверждал бюргер с надёжно прикрывающей лысину коричневой шляпой, – они получили срочный приказ наново подковать именно двести лошадей.

– А я говорю, шестьсот, – раздражаясь его ослиному упрямству, с не меньшей убеждённостью отстаивал своё мнение второй, упираясь в бока красными и волосатыми кулаками скотобойца и колбасника. – Они скрыть хотят, сколько желудком увезут на кораблях, чтобы мы не возмущались. Заказов от гарнизона станет меньше, а налоги повысят.

– Так может, шестьсот солдат, а двести лошадей? – насмешливо встрял в их разговор Удача, когда беспечно остановился возле кареты.

Бюргеры разом смолкли, посмотрели на чужака в их городе. В белой свободной рубашке и с фиалкой в петлице лёгкого камзола он, в их глазах, был похож на влюблённого или прожигателя жизни, не внушая ни доверия, ни уважения. Оба с гордым видом подданных шведского короля, достойных знания самой важной из военных тайн, покинули двор, вышли на улицу.

Графиня выглянула в оконце кареты, чтобы молодой человек её обязательно заметил. Он отпустил поводья жеребца, небрежно облокотился о дверцу, но вместо того, чтобы заговорить с ней, вдохнул запах фиалки.

– Сколько хорошеньких бюргерш останется вскоре без внимания солдат и офицеров, – прервала она молчание, которое становилось многозначительным. – В ухаживании за ними больше жизни, чем в свободе.

Она не скрывала, ей важно, каким будет ответ.

– В свободе меньше лжи, чем в обещаниях женщины, – он окинул её красивое лицо взором, в котором был намёк на скорбный упрёк.

– Не могу подковать лошадь, – вдруг забеспокоилась, стала объяснять женщина. – Бедняжка сбила копыто, а мой кучер ушёл и не возвращается.

Он вынул цветок из петлицы и, обращаясь только к лепесткам, сделал вывод:

– Какова госпожа, таков и слуга. Вчера она ушла в костёл и тоже обещала вернуться. А сама исчезла.

Графиня неожиданно для себя слегка покраснела.

– Но у неё могли быть свои маленькие женские тайны, – возразила она вполголоса. И вдруг забрала у него фиалку. – Так ты согласен служить мне? – И не дожидаясь ответа, как будто вопрос был задан между прочим, глянула в сторону кузницы, где раздавался звонкий стук молотков и молота по железу на наковальне. – Тогда докажи, что я в тебе не ошиблась. Узнай, куда отправляют часть гарнизона?

– В Польшу.

Ответ был небрежным, как если бы он не догадывался, зачем ей это понадобились.

– Вот как? – Ударив молодого человека цветком по носу, она насмешливо предупредила: – С сегодняшнего дня твои представления отменяются. – И тихо пообещала. – Тебе не придётся жалеть об этом.

– Отныне, моя госпожа, вы будете единственной зрительницей моих представлений. Что я должен для вас сделать в первую очередь?

Она засмеялась его шутливому поклону с приседанием и откинулась на подушки.

– Сейчас мне хочется узнать, так кто же был моим спасителем на лесной дороге? – Она из кареты следила за выражением его лица и глаз, надеясь, если не услышать, так обнаружить ответ и на этот вопрос.