Сергей Городников - Порученец Царя. Нарвский дьявол

Когда купец решился выглянуть на улицу, он увидел только спину молодого плечистого мужчины в чёрном плаще, но без личины на голове, а жеребец под ним, вышагивая без понукания, заворачивал за угол соседнего дома. Савелий Никитич трижды плюнул в ту сторону и настороженно перекрестил письмо с распиской. Ничего из написанного на бумаге ни размылось, ни пропало. Он уже спокойнее опустился на край жёсткой кровати, щипнул себя за бороду. Затем обстоятельно свернул бумагу и сунул в нагрудный карман рядом с серебряным крестиком.

– И зачем этому чёрту понадобилось столько денег? – буркнул он и, припомнив о стольких отобранных золотых монетах, ещё раз плюнул в открытое окно, но попал в раму. День был неудачный донельзя.

Он бы расстроился сильнее, если бы узнал, в чьи руки переходили взятые незнакомцем червонцы.

Шум от кузницы неугомонно продолжался за стенами и плотно закрытой дверью, однако уже какой-то усталый и ослабленный в небольшом помещении до приглушённого звучания. На улице темнело, но в конторке при кузне свеч не зажигали. Красное лицо широкоплечего хозяина, который сидел за столом напротив оконца, даже в бледном полумраке представлялось неизменно чумазым, оно словно навечно прокоптилось жарким пламенем горна. От него буквально несло потом и свежим дымом жарко пылающего огня: грязно-серая рубаха с закатанными на мускулистых и волосатых руках широкими рукавами липла к его телу из-за влажных разводов пота на ней, а грудь, живот и штаны прикрывал длинный кожаный передник с россыпью прожжённых искрами дырочек. Почувствовав в мозолистой ладони приятную тяжесть кошеля с затребованными монетами, он произнёс шепотом:

– Всех отобранных для перековки лошадей двести восемьдесят. У десятника узнал. Он мой старый знакомый, не врёт.

В отличие от незнакомца в личине, он не успел подняться с массивного стула в тот же самый миг, когда внезапно послышался топот сапог бегущих по двору солдат. Во дворе раздались выкрики приказов:

– Окружить! Хватай его!

Кузнец неуклюже распрямился, принял спиной удар распахиваемой ногой двери конторки и невольно закрыл собой вход и выход. Его вдавили в помещение и опрокинули животом на стол, а сверху навалились сразу несколько человек и накинули на голову мешок. Он стал отбиваться, пытаясь стряхнуть с себя цепких солдат, а в ответ получал болезненные тычки в бока, в спину и голову, слыша вокруг тесную возню, крики:

– Вали его! Ах, собака, ты кусаться?! На тебе!

Казалось, будто в крохотную коморку залетела на свой шабаш нечисть всей округи. С грохотом удара лавки о раму вдребезги разлетелось окно, на мгновение конторка погрузилась в темноту от выскальзывающего через окоём необычайно ловкого мужчины, шум переместился на улицу и с чьим-то вскриком боли там оборвался. И наконец, когда кузнец перестал сопротивляться, всё завершилось торжествующим возгласом:

– Ага?! Попался!!

В конторку внесли светильник.

– Узнаёшь? – Капитан Лёвенхаупт осветил поваленного на пол и крепко удерживаемого солдатами мужчину, сорвал с него мешок и увидел разбитую и поцарапанную физиономию бюргера. – Дьявол! – выругался он в сердцах. – Это кузнец, олухи! – и рявкнул на лежащего: – Где он?!

– Н-не знаю, – снизу вверх забормотал хозяин кузницы. – Угрожал ножом, деньги требовал...

– Обыскать рядом все укрытия! – прорычал Лёвенхаупт. – Не пропускать даже собачьей щели!

Пока солдаты выполняли его распоряжение, рыскали по всем укромным подвалам, чердакам и углам строений возле кузнечного двора, виновник суматохи удалялся другой улицей. Вскоре он уже был возле пристани и притона с дурной славой. Вновь надев личину, он в тени дома приблизился к навесу над чёрным ходом, у которого его нетерпеливо ждал рыжеусый унтер-офицер. Молча получив от Удачи три червонца, по звону признав в них золото, унтер-офицер выловил за пазухой сложенную вчетверо бумагу.

– Здесь всё. Сколько отплывают солдат, сколько офицеров, – вполголоса отчитался он за свой незаконный заработок.

Говор выдавал в нём чухонца и отъявленного плута.

– Сведения точные?

– Сам писал, – сказал он с обидой.

– Хорошо, – похвалил Удача. – Прощай.

Унтер-офицер схватил его за руку.

– Если ещё что понадобится? За деньги, пожалуйста.

Кивнув ему, что понял, Удача скользнул за угол и скорым шагом скрылся в узком, плохо освещаемом переулке. Унтер-офицер тоже заслышал приближение дозорной стражи, быстро обошёл мрачный дом и спустился к входу в полуподвал. Ему не пришлось открывать грязную дверь, она сама распахнулась наружу ударом отброшенного тела, и он предпочёл укрыться за нею. Пьяные молодые солдаты клубком сцепившихся щенков вывалились из притона и не заметили того, кто был им не нужен. Подождав, пока драка переместилась на улицу, он вошёл в заполненный солдатами и их подружками пивной чад, осмотрелся, как мужчина, у которого появилась наличность для удовлетворения любых прихотей.

Дым крепкого табака клочьями повис под низким сводчатым потолком большого полуподвала. Рассекая его рыжеволосой головой, унтер-офицер уверенно пробрался за угловой замызганный стол, подсел к лениво перебирающей струны лютни простоволосой и пышногрудой девице, которая откровенно скучала.

– Дружок, – оживилась она, когда увидела, как он выложил на липкую от разлитого вина столешницу золотой червонец. – Может тебе спеть?

– И спеть, и всё остальное, – легко согласился он и громко позвал толстуху, потную и краснолицую хозяйку заведения. – Пива всем! Угощаю!

Хозяйка расплылась в большегубой улыбке от подобострастного удовольствия угодить такому щедрому гостю, а гул одобрения сделал его лучшим приятелем всех бывших в притоне. Девица с лютней проворно, раньше подруг уселась ему на колени, игриво дёрнула рыжий ус.

– А ты, молодчик, ничего. Ты мне нравишься.

В ответ ей солдаты загорланили скабрёзную песенку, перебивая себя взрывами неудержимого хохота. Утром, с рассветом они поднимутся на готовые к отплытию боевые корабли и отправятся на войну. Но в эту ночь по неписанным законам город принадлежал только им – и внимание девиц, и открытые до утра питейные заведения и харчевни, и все прочие удовольствия ночной жизни.

Заря разгоралась. Первые лучи солнца показались над лесом и коснулись поверхности реки, осветили вздутые ветром паруса трёх военных кораблей на ней. Увлекаемые течением и подталкиваемые слабым попутным ветром, они, один вслед другому, удалялись от пристани, направляясь к устью и Финскому заливу. Только родственники офицеров и некоторые подруги солдат небольшой толпой провожали взорами их гордое и величавое отплытие. Похожий на старого волка пёс стоял по грудь в воде и выл вдогонку последнему паруснику. Все провожатые старались не замечать этого пса, как будто он был вестником несчастья, способного навлечь беду на близких тех, кто его окликнет.