Сергей Городников - Порученец Царя. Нарвский дьявол

Увесистый кулак с зажатым в нём концом короткой палки стукнул его в лоб прежде, чем он успел выкрикнуть призыв к тревоге. Втащив оглушённого драгуна в карету, казак живо убедился, что никто этого не заметил, связал пленника и воспользовался париком, чтобы заткнуть ему рот. После чего переоделся в его военную форму. Ступив опять на булыжники переулка, он оправил узковатый для него камзол и уверенно вернулся к улице, где невозмутимо спустился к входу в харчевню. На стук прикладом мушкета тишина за дверью нарушилась какой-то вознёй, словно там зашевелились обеспокоенные крысы, затем с тихим шорохом осторожно приблизились мужские шаги. Дверь распахнулась, и за порогом вход в зал преградили двое мастеровых с пронизывающими и изучающими взглядами. Трудно было поверить, что пару часов назад они представлялись ксендзу беспробудными пьяницами.

– Случилось что? – грубо, как старший из них, спросил тот, что стоял слева, и отступил, подозрительно уставившись в лицо казаку. – Э-э, да это не...

Договорить ему не удалось, резкий удар прикладом мушкета в низ подбородка болью пронзил челюсть и прокушенный язык, он оступился и рухнул на пол.

– Ты что, гад, мою девку лапал?! – громко объяснился ему переодетый казак.

Второй мастеровой живо выхватил пистолет и нацелил в грудь ревнивца драгуна, который по личной причине ударил его товарища. Он не знал, что делать, не имел на такой случай никаких указаний, тем более что загорелый драгун примирительно вскинул руки вверх, и медленно сделал шаг назад, к ступеням. Мастеровому поневоле пришлось ступить за ним наружу. Странный шелест заставил его поднять голову, и тут же на него чёрным коршуном свалился в прыжке сбоку некто в чёрном плаще и с личиной на голове, повалил, ударил головой о стену. Оставив его валяться на ступенях, Удача ринулся внутрь харчевни, а казак Сашка приостановился снаружи, так как искоса заметил, что оба стражника возле ворот уставились в его сторону, а унтер-офицер что-то сказал рослому и широкоплечему увальню солдату. Можно было догадаться, он приказал тому узнать, что произошло, потому что солдат вперевалку зашагал в направлении харчевни.

Очутившись внутри помещения, Удача отскочил к стене, давая глазам возможность привыкнуть к бледному освещению. Мастеровой с разбитой прикладом челюстью не шевелился, не подавал признаков сознания. Хозяин заведения в самом скверном расположении духа стоял за стойкой, истуканом замер с тарелкой, которую до этой секунды вытирал полотенцем. За столом напротив стойки тоскливо протирал на лавке зад штанов кучер графини. И за тем же столом привстали двое поджарых, как на подбор статных драгуна, оба замерли, лишь брошенные из кружки игральные кости ещё перевернулись на поверхности стола. Мушкеты их стояли у стойки, но жгуты не тлели, и воспользоваться ими сразу же они не могли. За мгновение оценив обстановку, Удача первым делом тигром, в три прыжка достиг стойки, на всякий случай ногой отшвырнул мушкеты под дальний стол.

Загрохотали опрокинутые драгунами лавки, они выхватили из ножен длинные шпаги. Оба оказались проворными и сильными противниками, и, укрывшись за стойкой, хозяин харчевни с отчаянием прислушивался к учинённому ими и незнакомцем в личине погрому: опрокидывались лавки, столы, летели стулья, с проклятьями и под звон шпаг противники отбегали, перепрыгивали, носились по всему помещению. Каждый раз, когда он выглядывал, с невольным стоном убеждался в неуклонном росте убытков, которые вряд ли ему возместят в полной мере. Кучер тоже оказался только свидетелем происходящего и со страхом полагал, что в конце концов дойдёт очередь и до стола в тёмном углу, под которым он очутился в самом начале схватки. Он затих, будто заяц при виде дерущихся между собой хищников, прикрыв ладонями голову, судил о ходе военных действий по перемещениям трёх пар ног – они то приближались, то удалялись, подпрыгивали, скользили, отталкивались от чего попало, отпихивали, что подворачивалось под ноги.

Когда до слуха посланного от ворот и шедшего вдоль улицы увальня солдата донеслись лязг шпаг, грохот опрокидываемых столов, лавок, треск ломаемых с ударов о стены стульев, он приостановился в растерянности. Шум этот раздавался в харчевне, а стоящий рядом с ней драгун невозмутимо возился с мушкетом у самого спуска к входу. До солдата дошло, что дело не чисто. Грузным медведем он ринулся вперёд, ускоряя шаги, заспешил к харчевне. Казаку пришлось сплюнуть, бросить валять дурака и приготовиться силой преградить ему дорогу.

Лёвенхаупт между тем вытащил из-под накрытого едой стола два пистолета, отведя курки, привстал с кресла. Он напряжённо вслушивался в происходящее в главном зале, не смея выглянуть туда из-за расписанного заранее плана, в котором этого не предусматривалось. Что-то получилось не так, не вписывалось в ход просчитанных действий противника и в разработанную последовательность ответных мер, и он растерялся в предположениях, что ж делать. Он начинал сожалеть о своих чрезмерных опасениях спугнуть шпиона. Из-за этих опасений он велел отряду драгун находиться подальше, в нескольких улицах от данного места, рассчитывая, что в случае необходимости их успеет вызвать кто-нибудь из его люди.

– Однако ваш запоздалый гость намерен явиться именно в дверь, – с ухмылкой заметил краснощёкий ксёндз.

Иезуит сыто икнул, сделал глоток красного вина и отодвинул кресло подальше к стене, наблюдая, как с пистолетами наизготовку Лёвенхаупт настороженно приблизился к двери. Капитану хотелось её приоткрыть, но для этого пришлось бы отложить один из пистолетов, чтобы высвободить руку. Вдруг он резко повернулся к окну. За ним на уличной мостовой началось другое шумное сражение, оно было рукопашным и по одежде нельзя было определить, кто свой, а кто чужой. Лёвенхаупт вздрогнул и нервно отвернулся от окна к двери, по которой пришёлся оглушительный удар летящим стулом.

В ту же секунду увалень солдат подхватил за ствол обронённый мушкет, замахнулся им как дубиной, и бросился на казака с яростным намерением снести ему прикладом верх чубатой головы. Казак увернулся, поддел удачной подножкой голень нападающего, и тот потерял равновесие, рухнул задом прямо в окно комнаты харчевни. От звона разбитого стекла Лёвенхаупта передёрнуло, он отскочил от двери и с разворота выстрелил из обоих пистолетов.

– А-а-а! – раздался дикий вопль раненого.

Выронив мушкет, рослый детина солдат отпрыгнул на мостовую, схватился за ляжки, подтверждая, что пистолеты в руках капитана Лёвенхаупта – опасное оружие. С помощью противника одержав полную победу над другим противником, казак на ходу к спуску в полуподвал распрямился, перевёл дух, вслушался в то, что творилось в большом зале. Он и хотел помочь другу и не решался оставить улицу без внимания.