Андрей Степаненко - Великий мертвый

А затем началась окраина белого, залитого солнцем города, и ошарашенные, никогда не видевшие ничего подобного солдаты, так и шли с округлившимися глазами и окаменевшими от изумления лицами.

— Вот это да! — охнул старый, покрытый шрамами от оспы Эредия. — Как в Венеции!

Огромный город стоял практически в воде, и по широким, до ста шагов каналам во все стороны плыли десятки и десятки доверху груженых плодами, зерном и хлопком тяжелых грузовых гондол.

— Они изразцами выложены! — заорал кто-то. — Смотрите! У нас богатеи печи такими обкладывают!

Строй сломался, съехал к берегу, и Кортес чертыхнулся, направил коня к любопытным — ставить на место, и обмер. Берега канала действительно были выложены многоцветной изразцовой плиткой.

— А ну, в строй! — крикнул он, не в силах отвести изумленного взгляда от этой, — куда там Византии! — роскоши.

А затем — через множество разводных мостов — они вышли в центр города, и окрики стали бесполезны. Солдаты вертели головами во все стороны, разглядывая высоченные, до неба белые пирамиды с храмами на самом верху, странные массивные дворцы на еще более массивных, в человеческий рост фундаментах, и стадионы… Санта Мария! Сколько же здесь было стадионов! И на каждом играли в мяч.

— Они что — не работают совсем?! — недоверчиво загоготал кто-то.

— Стыдитесь, римляне! — уже с отчаянием выкрикнул Гонсало де Сандоваль. — Что вы, как дикие, рты пораззявили?!

Но это была последняя попытка победить очевидность. Островерхие дома из камня и расточающего аромат на всю улицу кедрового дерева, розовые кусты в каждом дворе, мастерски обрамленные все тем же тесаным камнем полянки душистых трав и маленькие прудики с ярко оперенными утками или мелкими, в палец длиной разноцветными рыбками, — здесь было все!

И все-таки главным, что поражало воображение, были люди. По улицам сновали сотни шарахающихся от лошадей гонцов и носильщиков в ярких, расшитых рубахах. На бескрайних рынках торговали живой рыбой, птицей и щенятами бесшерстной и беззубой породы; бумагой и перьями, бесценным нефритом и золотыми побрякушками, расписной керамикой и причудливыми привезенными за десятки легуа отсюда морскими раковинами. Во дворах покуривали свой табак старики, а в тенистых аллеях сидели на прогретых каменных скамьях чистенькие школяры со сложенными гармошкой учебниками.

Внутри у Кортеса заныло от восхищающих и одновременно тревожащих сердце предчувствий. Но затем был второй город — еще больше и еще богаче, затем они увидели третий — не хуже, а наутро, после практически бессонной ночи, отряд вышел на берег огромного, распростертого вплоть до тающих в дымке гор озера.

— Матерь Божья… — то ли вздохнули, то ли простонали солдаты. — Что это?

Прямо из сердцевины ярко-синего, полного цветастых парусных лодок озера прорастал дворцами и храмами ослепительно белый — то ли хрустальный, то ли серебряный город.

— Братья! — взвизгнул кто-то. — Это же Иерусалим!

— Дошли! Мы дош-ли-и-и!

Кортес охнул, побледнел и размашисто перекрестился.

— Боже… прости меня грешного! Не верил.

С этого момента отряд пошел уже по дамбе. Широкая, для четырех всадников насыпь, как и все здесь, была аккуратно выложена тесаным камнем, и пока они дошли до самого города, Кортес насчитал пять разводных мостов и несколько промежуточных округлых площадок, на которых могли разминуться слишком уж большие грузы. А за две-три сотни шагов до высоких и тоже из белого камня стен навстречу отряду вышли жрецы и вожди.

— Ты посмотри, как они одеты! — восторженно шепнул Кортесу прижимающийся поближе Ордас. — Вот это роскошь!

Кортес кивнул, спешился с коня, и один из жрецов подошел и коснулся камня у его ног.

— Добро пожаловать, — уже без Агиляра и почти выговаривая букву «р», перевела на кастильский язык Марина.

Кортес учтиво поклонился.

— Великий Мотекусома Шокойо-цин ждет тебя и твоих братьев, Элнан Колтес.

Кортес все так же учтиво склонил голову.

— С кем имею честь?

Марина спросила и выдала уже совсем непроизносимое имя из полутора десятков слогов.

— Передай… э-э… достойному вождю, что я очень рад…

— Кортес, — прошипел за спиной Ордас. — Мотекусома ждет…

Кортес прокашлялся и начал сызнова:

— Передай достойному… как ты сказала? Как его зовут?

Марина повторила имя жреца.

— Кортес! — уже не стесняясь, дернул его за рукав Ордас. — Он ждет!

— Передай высокочтимому…

— Кортес!

Внутри у Кортеса полыхнуло, и он развернулся к Ордасу.

— Ты слишком долго числился в прислуге, друг. Так что лучше помолчи.

Бывший губернаторский мажордом побагровел, но заткнулся. А Кортес беспечно расходуя драгоценное время Великого Тлатоани Мотекусомы Шокойо-цина, все расспрашивал и расспрашивал, и оторопевший от столь преступного нарушения регламента и проклявший все на свете жрец, был вынужден отвечать и отвечать. И лишь когда должная пауза была выдержана, Кортес учтиво раскланялся, и прошел отделяющие его от Мотекусомы три десятка шагов.

Крепкие носильщики присели, свита медленно и учтиво помогла Мотекусоме сойти с отделанных золотом носилок, и Великий Тлатоани, ступив на заботливо разостланную на камнях дамбы расшитую золотом ткань, сделал шаг вперед.

Кортес тоже шагнул. Он старался не смотреть на усыпанную жемчугом и нефритовым бисером одежду правителя — только в глаза.

Они оба, строго одновременно, склонили головы, и вот тогда Мотекусома что-то произнес.

— Я рад встретить столь высокородного и отважного сеньора, как ты, Эрнан Кортес, — перевели Марина и Агиляр. — Здравствуй много лет.

— Я рад увидеть Великого Тлатоани Мотекусому Шокойо-цина, — в тон ему отозвался Кортес и сунул руку за пазуху.

Носильщики напряглись, и Кортес приостановил движение руки.

— Это подарок, — объяснил он и вытащил надушенный мускусом платок.

Носильщики хищно повели ноздрями. Этого запаха здесь не знали.

Кортес торжественно развернул платок и вытянул сверкнувшие на солнце разноцветные стеклянные бусы — лучшие изо всех, что у него были. Замерла даже дрессированная свита: они такой красоты не видели никогда.

Кортес осторожно шагнул вперед, на расстояние вытянутой руки, затем еще ближе, аккуратно водрузил бусы на шею Мотекусомы и развел руки, чтобы обнять… как равного.

Сильные чужие руки подхватили его под локти мгновенно, и Кортес, едва подавив смущение, был вынужден отказаться от объятий и вернуться на шаг назад.

Мотекусома улыбнулся — не снисходительно, нет, — просто улыбнулся и что-то произнес. Марина и Агиляр перевели, что сейчас их проводят в апартаменты. Кортес на секунду прикрыл глаза; никогда прежде он не встречался со столь высокопоставленной особой.