Андрей Степаненко - Великий мертвый

Едва Мотекусома проводил гостей в их покои и водрузил на шею Кортеса ответный подарок — изящную золотую цепь в виде сцепившихся креветок, он первым делом созвал Высший совет.

Все было обсуждено еще накануне, однако перед столь важными переговорами Великий Тлатоани был просто обязан еще раз обсудить с Тлатоканом каждый вопрос. Но на этот раз Высший совет долго помалкивал.

— Тебе нужно просто породниться с кастиланами, — наконец-то выдавил изрядно перепуганный последними событиями Верховный судья.

— Разведчики заметили среди четвероногих кастиланскую женщину по имени Малия де Эстлада, — осторожно напомнил Какама-цин, — может быть, ее в жены возьмешь?

Мотекусома задумчиво покачал головой.

— Вряд ли это дочка великого вождя Карлоса Пятого. А ничто другое нас не устроит.

— Не можешь поймать черепаху, — нравоучительно произнес Верховный судья, — поймай хотя бы ящерицу.

— Нет-нет, — замотал головой Мотекусома. — Нам нужны гарантии долгих и мирных отношений. Надо настаивать на дочке главного вождя.

Вожди озабоченно вздохнули.

— А если не согласятся? — озаботился Повелитель дротиков. — Неужели своих дочерей отдавать?

Мотекусома развел руками. Можно было поступить и так, но это стало бы политическим проигрышем.

— В крайнем случае, мне придется предложить Карлосу Пятому в жены свою дочь, — досадливо крякнул он.

Вожди приуныли. Проблема сватовства была крайне важной, и все понимали, насколько выгоднее взять дочку главного вождя кастилан, нежели отдать ему свою. Ибо в первом случае старшим в кастилано-мешикском союзе становился Мотекусома, а во втором — вождь кастилан Карлос Пятый.

— Настаивай на равных отношениях, — подытожил Верховный судья. — Это самое честное.

— Правильно, — поддержали вожди, — ты отдашь Карлосу Пятому свою дочку, а он тебе — свою.

— Если он хороший вождь, должен согласиться…

Мотекусома невесело усмехнулся. В отличие от членов Тлатокана, он уже понял, насколько непрочны союзы, созданные на равных. Потому что власть поровну все одно не делится.

Проведя через весь огромный, наполненный торговцами, перевозчиками, солдатами, ремесленниками и чиновниками город, ошеломленных кастильцев лишь спустя три или четыре часа доставили на место — в покои отца Великого Тлатоани. Эти покои примыкали к дворцу самого Мотекусомы стена к стене, и когда-то здесь и размещалась главная резиденция. Но при Мотекусоме, когда в казне появились сотни дополнительных мешков драгоценного какао, к покоям быстро пристроили новую резиденцию — поближе к стадиону.

Впрочем, и старый дворец сверкал поистине Константинопольской роскошью.

— Это для твоих воинов, — перевела Марина, и Кортес не без оторопи оглядел роскошное, завешанное сверкающим золотой нитью балдахином и покрытое расшитым одеялом ложе посреди огромной комнаты.

Юркий индейский мажордом быстро забалоболил.

— У твоих капитанов комнаты будут намного больше, — перевела Марина. — Не беспокойся Кортес.

Кортес рукавом вытер взмокший лоб, но его тут же провели в его собственные покои, и он, — не веря, — на секунду прикрыл глаза. Так не жил ни один из кастильских королей.

— Заходи, Кортес, — взяла его под руку Марина.

Кортес прикусил губу, осторожно ступил на ковер самых немыслимых расцветок, подошел к своему ложу и не без усилия заставил себя присесть. Ложе мягко спружинило. И тогда он рассмеялся и повалился на расшитое цветастое покрывало всей спиной. Марина осторожно, так, чтобы не мешал заметно округлившийся живот, пристроилась рядом и обняла его за талию.

— Это все — твое, Кортес.

Тем же вечером падре Хуана Диаса и брата Бартоломе вместе с Кортесом и его капитанами пригласили к Мотекусоме на ужин, и для обеих сторон это застолье стало самым необычным за всю жизнь.

Во-первых, кастильцы, ссылаясь на священный для них воинский обычай, наотрез отказались расстаться с оружием и после долгих препирательств с начальником дворцовой гвардии, по личному приказу Великого Тлатоани, их впустили в покои, как есть, — с маленькими, удобными и очень мощными арбалетами в руках.

Во-вторых, Мотекусома распорядился не задвигать расписанные змеями и птицами ширмы, так, чтобы он мог постоянно видеть своих гостей. Как сказали переводчики, это было немыслимое исключение, ибо по традиции Мотекусома никогда не ест в обществе.

А в-третьих, кастильцы мало того, что сидели, так и еще и не опускали глаз перед Великим Тлатоани, и даже присылаемые с его стола яства поедали сидя! Такого во дворце не знали лет триста…

Но всего необычнее была еда. Понятно, что поначалу капитаны смущались, но, усевшись на низенькие скамеечки вокруг невысокого круглого стола, поняли, что приличия следует соблюдать, и принялись осторожно пробовать печеные яйца неведомых птиц, нежные щенячьи лапки и странные на вид фрукты.

Впрочем, и беседа шла такая же диковинная, и Кортес, пытаясь не смотреть на цельнолитое золотое солнце в полтора человеческих роста за спиной Мотекусомы, первым подал пример, учтиво спросив, сколько же человек готовили это удивительный ужин.

Мотекусома рассмеялся.

— Я не знаю, — перевели Марина и Агиляр. — Надо спросить у мажордома.

— А рыба в вашем озере водится? — взволнованно поддержал светскую беседу Диего де Ордас.

— Да, конечно, — кивнул Мотекусома, — но на этом столе ее нет. Здесь рыба лишь из горных ручьев.

— А человечину вы едите? — заинтересованно шмыгнул носом брат Бартоломе.

— Иногда.

Капитаны замерли и судорожно обыскали стол настороженными взглядами.

— А вы разве нет? — понял, что вышло неладно, Мотекусома.

Брат Бартоломе громко икнул и выронил щенячью лапку.

— Нет, — ответил за всех падре Диас. — Нам это запрещено.

Мотекусома удивился.

— Даже воинам и духовным лицам?

Капитаны переглянулись. Здесь все знали, что кое-кто из них человечинку пробовал — там, на Кубе, но обсуждать же это на дипломатическом приеме?..

— Никому нельзя, — сделал отметающий жест падре Хуан Диас. — Перед Божьим законом у нас равны все.

Мотекусома выслушал перевод и сочувственно закивал.

— Да… заветы предков следует соблюдать. Вы кушайте, кушайте…

Но настроение было испорчено, и даже выслушав заверения, что человечины здесь не может быть хотя бы потому, что день сегодня самый обычный, не священный, капитаны к еде уже не притронулись.

Мотекусома вздохнул, подал знак, чтобы столик — целиком — вынесли, и вместо него поставили новый и принесли черный дымящийся напиток и трубочки из скрученных коричневых листьев.

— Какао? Табак? — жестом предложил Мотекусома и прикурил от услужливо поднесенного дворецким фитиля.