Сергей Шведов - Поверженный Рим

– Это правда, – поддакнул комиту финансов Олимпий. – Я сам был на волосок от гибели. Разъяренная толпа ворвалась в дом сенатора Серпиния и едва не разорвала нас на части.

Рассказ сиятельного Олимпия о бесчинствах, творившихся в Риме, произвел на чиновников свиты императора очень большое впечатление. Гонорий, скептически ухмылявшийся в начале скорбного повествования, в конце концов тоже проникся горестями магистра двора, попавшего в эпицентр бушующего урагана.

– Неужели дошло до людоедства? – ахнул префект претория Константин, вызванный из Медиолана в Ровену ввиду сложившихся трагических обстоятельств.

Олимпий развел руками и уныло кивнул, подтверждая тем самым столь скорбный для империи факт.

– Не исключаю, что подобное повторится в Ровене, если город подвергнется осаде, – печально вздохнул магистр двора.

– В Ровене достаточно продовольствия, – отрезал Гонорий и, обернувшись к магистру пехоты, спросил: – Не так ли, Иовий?

– Хватит на полгода, – охотно поддакнул тот.

– А кто помешает готам держать нас в осаде год или два? – спросил Феон, подергивая плечом.

Ситуация в империи складывалась аховая, если верить префекту претория Константину. Вандалы Гусирекса вконец разорили Южную Галлию и вторглись в Испанию. Префект Африки Гераклион, воспользовавшись сложившейся обстановкой, готовил мятеж, дабы окончательно порвать с империей, уже распадающейся на куски. Провинции одна за другой отказывали Гонорию в поддержке людьми и продовольствием. Куриалы Медиолана, напуганные участью Рима, вели тайные переговоры с готами и сиятельным Атталом, готовясь при первой же возможности признать самозванца императором. Примеру Медиолана готовы были последовать другие города Италии, еще не подвергшиеся разорению. Власть Гонория распространялась только на Ровену, где отсиживались остатки его армии, способные в случае нужды расправиться с бунтующей чернью, но абсолютно непригодные для ведения боевых действий против готов. Так, во всяком случае, полагали префект претория Константин и магистр пехоты Иовий. Разве что у сиятельного Сара на этот счет имелось свое мнение. Однако сын Руфина был слишком заинтересованным лицом, чтобы на его мнение стоило полагаться. В свое время Сар изменил рексу Валии перед лицом неприятеля, и, надо полагать, верховный вождь готов этого не забыл. Наверное, в силу этой причины сиятельный Сар был обласкан епископом Амвросием, который прочно обосновался в Ровене, дабы личным примером вселять уверенность в сердце божественного Гонория. Пока епископу это удавалось. Но Олимпий, очень хорошо знавший императора, полагал, что все изменится, когда готы подойдут к Ровене. Тем не менее магистр двора с готовностью откликнулся на зов Амвросия, пожелавшего расспросить очевидца о событиях, происходивших в Риме в последние дни.

Епископ Амвросий сильно сдал за последний год. Его и прежде худое лицо теперь напоминало череп, обтянутый кожей. Живыми на этом желтом словно пергамент лице были только глаза, горевшие безумием. Сдаваться этот человек явно не собирался. Олимпий это понял с первого взгляда и пожалел, что вообще сюда пришел.

– Решением конклава епископ Иннокентий лишен сана и отправлен в монастырь, – не сказал, а пролаял Амвросий сиплым от напряжения голосом.

Олимпий в ответ лишь равнодушно пожал плечами: судьба римского епископа его не волновала. Вопросы религии тоже. Главной его задачей было уцелеть в этом аду и сохранить накопленные богатства. Надо полагать, у епископа Амвросия хватит ума, чтобы это понять, и он не будет ставить перед Олимпием неразрешимых задач.

– Поражение Гонория обернется не только гибелью империи, но и твоим падением, Олимпий, – затронул наконец болезненную для магистра двора тему епископ.

– Я готов уйти от дел и тихо доживать свой век в усадьбе, – пожал плечами Олимпий.

– А кто тебе оставит эту усадьбу, магистр? – насмешливо спросил Сар, присутствующий при разговоре. – Если нас всех не истребят, то обирут до нитки. Я знаю готских вождей. Их отцы и деды потеряли все на далекой родине, и теперь они постараются возместить убытки за наш счет.

Божественный Гонорий вернул Сару поместья отца, патрикия Руфина, отобранные его предшественниками. В случае торжества готов магистру конницы было что терять.

– Как готские вожди отнеслись к браку Аталава с сестрой императора Гонория?

– Восторга не выразили, – пожал плечами Олимпий, – но и слов осуждения я не слышал.

– Аталав не гот, а древинг, – пояснил епископу патрикий Сар. – Рексам нет дела до его жены. А вот волхвы наверняка затаили на него обиду, ибо Аталав, обвенчавшись с Галлой по христианскому обряду, оскорбил языческих богов.

– Мы можем вбить клин между Аталавом и Валией? – прямо спросил Амвросий.

– Нет, – покачал головой Сар. – Этот союз слишком выгоден и для древингов и для готов, чтобы они позволили нам рассорить своих вождей. Аталав считает Валию своим братом, пока сын Оттона жив, он не станет претендовать на власть.

– А если верховный вождь умрет?

– У Валии нет взрослых сыновей, а среди готов нет вождя, равного Аталаву. Скорее всего, именно он займет место покойного.

– А почему вы считаете, что с Аталавом легче договориться, чем с Валией? – спросил у епископа и магистра пехоты Олимпий.

– Договорился же с ним сенатор Пордака, – усмехнулся Сар. – А ведь до падения Рима оставались считаные дни. И Аталав не настолько глуп, чтобы этого не понимать. Это он уговорил Валию принять предложение Пордаки и Аттала. Я в этом уверен. Древинга вполне устроит должность дукса или префекта, но Валия всегда будет метить в императоры.

– Но ведь он был дуксом империи? – нахмурился Амвросий.

– Стилихон загнал готов в угол, – вздохнул Сар. – Сын руга знал, с кем имеет дело, в отличие от вас.

– Выходит, у этого человека нет слабостей? – нахмурился Амвросий.

– Слабости есть у всех, – усмехнулся Сар. – Рекс Валия любит женщин. И женщины любят его.

– Кстати, о женщинах! – оживился Олимпий. – По моим сведениям, благородная Пульхерия встречалась с рексом Валией. А посредниками в этой странной сделке выступали сенатор Пордака и жрица Изиды Белинда. Если верить моему вольноотпущеннику Фавсту, благородная Пульхерия отдала демону душу и тело в обмен на императорские инсигнии для своего мужа, сиятельного Аттала.

Лицо епископа Амвросия сморщилось словно от боли, он поднес пальцы ко лбу и поспешно перекрестился.

– Еретичка! – прошелестел он сухими бесцветными губами.

– Надо поссорить рекса Валию с его любовницей, – сказал с усмешкой Сар.

– И каким образом ты собираешься это сделать? – насторожился Олимпий.

– Ты, магистр, отправишься в лагерь готов и объявишь Валии, что божественный Гонорий пойдет с ним на переговоры только в том случае, если префект Аттал отречется от императорского сана. В противном случае никакие переговоры невозможны. Одновременно ты расскажешь патрикиям, сопровождающим императора-самозванца, какую цену заплатил Аттал за свое возвышение.