Константин Сергиенко - Тетрадь в сафьяновом переплете

Делать нечего, вздохнул я и развернул перед ним знамя. «Может быть, вы и запамятовали, ваше величество, но это штандарт голштинского полка, который всегда был мил вашему сердцу».

«Я запамятовал? — крикнул человек в кафтане и грозно сверкнул своими черными очами. — Да он по ночам мне снится! — и тут же взгляд его сделался лукавым. — А ну-ка подите вон, — сказал он своим людям, — я со старым знакомцем наедине говорить буду».

Все вышли. Подпер рукой он голову и говорит: «Ну, сказывай все. Вижу, не за того ты меня принял. Да я-то другим не стану. Видал, как дело идет? Казань возьму, Петербург и в Москву на царство приеду. Станешь мне верно служить, тебя не забуду. А теперь поведай, какая дорога ко мне привела».

Не стал ничего я утаивать. Взгляд у него въедливый, острый. Сразу я понял, говорить надо правду, иначе живым ноги не унесу. Рассказал я ему всю историю. Он слушал внимательно, любопытный был человек. «Что же ты раньше мне не попался, — говорит, — я бы кое-что перенял от твоих слов. Что же до черногорского государя, то, боюсь, и он не выше меня. И с дитятком темное дело. Доверчивый ты человек! Но такие моему сердцу любезны. Да я и сам доверчив. Вижу тебя первый раз, а сразу в ближние люди беру. В коллегию тебя определю. Станешь государственный человек!»

Я поблагодарил, но попросил, чтобы меня отпустили, ибо горько было тогда на душе. «Нет! — Он снова полыхнул очами. — Раз пришел, то служи! Или ты хочешь выйти да объявить, что не истинный я государь, а казак Пугачев Емелька, как то сказано в Катькином манифесте?» Я поклялся, что ничего дурного не замышляю, но Пугачев стоял на своем, и ничего мне не оставалось делать, как остаться у него на службе.

Дальнейшее вам известно. Разбили нас под Царицыном, а вероломные старшины полонили казака Пугачева и выдали царским властям. Ежели б я и вправду попал в коллегию, а то было высокое при Пугачеве место, то не жить бы мне на белом свете. Но я уговорил, чтоб испытали меня сначала простым воином, и среди прочих страдальцев угодил на вечную каторгу.

Пиши, пиши, малый! Историю мою потому и сказываю, что нет в ней конца, а конец либо жизнь придумает, либо ты сам сочини, да потом показывай всем как сказку. А вам, барин, должно быть, забавно про это слушать, ибо под боком у вас тайное дело творилось, да, может, уж и не тайное нынче для вас, может, слыхали вы что про Настю и видывались с ней, а уж если в одних с ней оказались краях, то сам бог велел всякое пониманье найти.

— Да, это она! — воскликнул Петр Иванович. — Я вспомнил, вспомнил! Ее лицо поразило меня с первого взгляда, и понимаю теперь, почему. Я хорошо помню, Матвей, тот наезд в Михалково и девочку в белом платье. Это она, она! Удивительная, необыкновенная история! Как-же ты здесь про нее услыхал?

— Не только услыхал, но и видел, — ответил Матвей. — Она приезжала на верфи за яхтой.

— Все верно! Я так и думал, что яхта ее.

— Красавец корабль! — произнес Матвей.

— Из твоего рассказа выходит, что она неким образом причастна к покойному государю Петру Федоровичу?

— Выходит, так, — ответил Матвей. — Чудно, что не знаете. Ведь батюшка ваш около самого дела был.

— Надо немедля ему написать, — пробормотал Осоргин и тут же воскликнул: — Да неужели дочь? Нет, чехарда какая-то. Откуда бы взяться дочке? Неужто от Елизаветы? Припоминаю, припоминаю, отец в ней участие принимал, и живала она у нас… Но… этот пан капитан, этот черногорский мошенник…

— Почем вы знаете, ваше сиятельство, что он мошенник? — спросил Матвей.

— Да я уверен! Наш венский посланник мне говорил!

— А что бы ему говорить другого? — разумно возразил Матвей. — Как государыне ладно, так и сказывал.

— Что-то мне трудно поверить, чтоб государь ввязался в дело простым воякой, как то было с Настей, да еще под началом графа, хоть граф и мой родной папаша. Да и не вошел бы он в дело против императрицы! Но девочка не проста… не проста…

Он встал и начал расхаживать по комнате.

— И что же мы видим теперь? Девочка эта, за которую бились разные люди, разъезжает нынче в богатой карете с целой свитой, строит себе корабль с двумя пушками; Госпожа Черногорская! А знаешь, Матвей, она, вероятно, и вправду дочь, но, конечно же, не нашего государя, а твоего пана капитана.

— Стал бы ваш батюшка участие принимать в каком-то капитане! — возразил Матвей.

— И то верно, — согласился Осоргин.

— Иван Матвеевич Настю очень берегли.

— Да и скрывалась у Дашковых, — пробормотал Петр Иванович. — У самой Екатерины Малой. Если и дочь того капитана, то капитан не простая птица. А если не его, а, скажем, сестры Елизаветы, то выходит… — Петр Иванович схватился за голову.

— Да что размышлять-то? — сказал Матвей. — Надо саму искать. Сама все и скажет.

— Так ты к ней держишь путь? — спросил Осоргин.

— К ней, лапушке. Поклонюсь в ноги, скажу: «Вспомни Матвея». Уж больно добрая девчушка была.

— Добрая! — воскликнул Петр Иванович и посмотрел на меня.

— А иной-то слух до тебя дошел? — спросил Осоргин. — Встретили мы людей, они уверяют, что жив твой пан капитан, черногорский Стефан. Кроется в местных краях и ждет принцессу Черногорскую, которая теперь уж без сомненья и есть наша Настя.

— Может, и так, — согласился Матвей. — Вот уж совсем было бы благодатно.

— А что ж ты на верфях-то, когда встретил ее, не бросился в ножки? — спросил Петр Иванович.

— Сробел. И конвой рядом был. Одно дело к вам обратиться, другое дело к ней. Уж вряд ли признала бы она меня сразу.

— Положим, найдешь ты свою принцессу, положим, признает она тебя. Что дальше-то делать? — спросил Осоргин. — Ведь с каторги ты бежал.

— Экое дело каторга! — Матвей махнул рукой. — Я за Настей пойду, ибо чую, замышляет она великое дело.

— Новая иллюзия, — проговорил Петр Иванович.

— Таких слов мы не знаем, — ответил Матвей. — Только она всюду благость творит, за сирых вступается.

— Это мы наблюдали, — сказал Петр Иванович.

— За ней пойду, — уверенно проговорил Матвей. — А вам, ваше сиятельство, благодарность. Накормили, рассказ мой приняли. Всегда думал, что рассудительный и добрый вы человек. Да и батюшка ваш добряк, но своеволен малость. А Настеньку он любил. Ну, пора мне в дорогу! — Матвей встал, поклонился.

— И знаешь, куда? — спросил Осоргин.

— Сказывали, за Судак надо плыть. Там ее место. Не я уж первый. Стекается народ под крыло. И говорят, принимает, обласкивает. Каждому дело найдет.

— Да мы уж таких разбойников встречали, — сказал Петр Иванович, намекая на Кара-Вазира, — что не хотелось бы видеть их подле нее.

— Люди, конечно, разные, — согласился Матвей, — но она разберет. Да и мы поможем. — Матвей еще раз поклонился. — Прощайте, даст бог, свидимся снова.