Константин Сергиенко - Тетрадь в сафьяновом переплете

— Я еще не решил, — ответил Петр Иванович.

— Что вы изучали?

— Философию, фортификацию да и множество прочих наук, отчасти экономию.

— Словом, всего понемногу?

— Именно так, — согласился граф. — Я больше наблюдал, читал, путешествовал.

— Вот истинный путь российского дворянина! — воскликнула госпожа Черногорская. — Созерцать, но в дела не мешаться.

— Вы правы, — сказал Петр Иванович, — я просто привык жить в свое удовольствие.

— И прав, прав, милейший! — вмешался Струнский. — А для чего еще жить? Разве тот же портретист не из удовольствия кисточкой машет?

— Однако, господа, я должна сойти в поселенье, — сказала госпожа Черногорская, — меня ждут заботы. Вы не откажетесь сопровождать меня, граф? — Она обратила свой взор к Осоргину.

Тот согласился.

— А мы с леди Кенти сразимся в Кампи, [2] Карточная игра. — заявил Струнский, — в прошлый раз я проигрался нещадно, но теперь собираюсь отвоевать победу. Или миледи предпочтет другое занятье?

— Партию-другую я обещаю, — ответила леди Кенти, и они удалились в шатер.

Мы же спустились на берег и пошли меж домов, в почтительном отдалении за нами следовал Станко.

— Я намеренно увела вас, граф, — сказала госпожа Черногорская. — Струнский не любит серьезных тем, а моей подруге не слишком близки мои усилия. Я ощущаю себя в одиночестве, и, может быть, вам покажется странным, но только поддержка простого люда дает мне силы. Вчера, например, объявился человек, который холил меня еще в детстве.

— Матвей! — невольно воскликнул Осоргин.

— Да, он рассказал про ваш благородный поступок. Я была счастлива, граф.

— Но отчего же? — тот потупил глаза.

— Воспоминанья младенчества не позволили бы мне соединить в вас два противоположных обличья. Вы знаете, как я обязана вашему батюшке, да и про вас я слыхала много хорошего. Что уж таиться? Наверное, вы знаете все. Пойдемте немного в сторону, здесь не дадут говорить.

Мы двинулись от домов, от снующих людей, каждый из которых, пробегая мимо, почтительно кланялся госпоже Черногорской. Несколько сосен на взгорке образовали шатер с призрачной тенью, под ними высилась только что возведенная беседка.

— Я здесь иногда отдыхаю, — произнесла госпожа Черногорская, — присядемте, граф. Садись и ты, Митя, верный наш паж.

Я ответил, что сидеть мне не очень хочется, и отошел на некоторое расстояние, делая вид, что разглядываю окрестности, но все слова беседы меж тем доносились до моего слуха.

— Я помню вас еще с Михалкова, — сказал Осоргин.

— О да, я тоже. Какой вы были тогда неуклюжий. Вы предложили мне прыгать с обрыва и порвали ленту.

Петр Иванович засмеялся.

— Но я бы вас никогда не признал, если бы не рассказ Матвея.

— А вот я уже все о вас знала.

— И о моем путешествии в Крым?

— Разумеется. Только я делала вид, что знакомлюсь с вами впервые. Детство так далеко!

Они замолчали.

— Это просто удивительно, — сказал Петр Иванович. — Какой-то сон. Эта наша встреча, ваш царский проезд, ваши странные намеренья, ваша цветистая свита…

— Я тоже словно пребываю во сне, — ответила она, — но мне хочется сделать этот сон явью.

— Явь сурова, — возразил Петр Иванович. — Вы не представляете, насколько все это опасно. Власти обеспокоены, они не знают, чего от вас ждать, даже кто вы, в конце концов…

Снова молчанье.

— Митя, Митя! — внезапно позвала она.

Я подошел.

— Митя, я знаю, что ты способный юноша. Я хочу, чтобы ты стал сочинителем. Понимаете, Петр Иванович, народ русский так даровит, но он неучен, и многое пропадает втуне. В дороге я подобрала мальчика, который способен к рисованью, я помогу ему стать художником. В Мите есть поэтическое зерно, пускай же он пишет оды, пускай составит историю наших дней, живую, правдивую, без прикрас. Я помогу каждому, кто имеет способность. Я построю здесь школу и приглашу хороших учителей. Петр Иванович, граф, надо ведь что-то делать! Мы пропадаем в сибаритстве, мы истязаем простой народ, недаром он все время бунтует.

— Подождите, он взбунтуется и под вашей рукой, — предупредил Осоргин. — Ваши намеренья очень похвальны, но не за тем сюда стекается люд. Вы хотите упокоить их в колыбели достатка? Не таков русский мужик! Тот же Артамонов, он вам сегодня паровую машину построит, а завтра адскую бомбу сочинит, которой разнесет дворец какого-либо Струнского. А Матвей? С виду смирный, а посмотрите, какая силища! Неужто будет ее внутри таить?

— По-вашему, кроме бунта, негде себя проявить? — спросила госпожа Черногорская.

— На первых порах — да.

— Я не согласна с вами, Петр Иванович. Человек по природе добр, он не хочет воевать, его к тому принуждают.

— Ах… — Петр Иванович осекся.

— Что вы хотели сказать?

— Да вот забавно, — Петр Иванович был смущен, — не знаю, как к вам обращаться. Настей вас называли в детстве, а вот полного имени не представляю.

— Называйте неполным. Я и сама своего отчества толком не знаю.

— Нет, это получится фамильярно, — возразил Осоргин.

— Ну так зовите меня Нэтти, как то повелось давно. Уклончиво и достойно.

— Нэтти… — пробормотал Петр Иванович. — Господи, хоть бы мне кто открыл ваше истинное происхождение!

— Кто же может открыть, как не я сама? — Госпожа Черногорская привстала и взмахнула рукой.

Тотчас из сосен появился Станко и поднес ей предмет, завернутый в синий шелковый плат. Госпожа Черногорская развернула, и под ним оказалась небольшая скрипка, блеснувшая в свете дня коричневым лаком.

— Я иногда упражняюсь, — сказала она. — Вы мне простите мой маленький каприз?

Она приложила скрипку к плечу и повела смычком. Мягкий и нежный звук вознесся в вечереющее небо Тавриды…

Хорошо себя помню с самой младенческой поры. Даже тот страшный день в Кукушкином доме остался во мне неясным воспоминаньем, во всяком случае мне часто снилось, как черный Верлиока с горящим глазом хватает меня и тащит в свою пещеру.

Зато годы, проведенные в Михалково, были светлыми и чудесными. Жили мы уединенно, только иногда наезжали гости, и в особенности в те дни, когда в именьи бывала сама княгиня Екатерина Романовна Дашкова.

Все знают, сколь замечательна эта русская женщина. По уму и образованности с ней может равняться разве сама государыня, да и то, как мне кажется, знанья княгини более глубоки и основательны, недаром она ныне стоит во главе Российской Академии.

Мне же княгиня заменяла на первых порах мать, да и осталась ею в известной степени, хотя к теперешним дням жизни наши достаточно разошлись.

Конечно, меня и с детства занимал вопрос, кто же мои родители, но княгиня со свойственным ей тактом умела обходить эту тему. Она говорила, что родители мои теперь далеко, а меня оставили на ее попеченье. Когда же я подросла, княгиня прямо сказала, что родителей нет в живых и я должна всецело довериться ей. Но что-то подсказывало — это не так. Я чувствовала на себе странные взгляды приезжих, иногда мне вручали подарки от неизвестных лиц, и в глазах княгини Екатерины Романовны я замечала беспокойство.