Бен Кейн - Забытый легион

— Может, тебя деньги утешат? — спросила она, чувствуя подступающее отчаяние.

Эти слова неожиданно подействовали.

— Сколько?

Фабиола отбросила всякую осторожность.

— Двадцать пять тысяч сестерциев.

Помпея широко раскрыла глаза. О таком она и мечтать не могла: это составляло чуть ли не половину тех денег, которые она скопила за все время пребывания в публичном доме. Может, Фабиола все же лучше, чем она думает о ней?

— Но ведь Мемор может ничего не знать, — сказала она, ощутив укол совести.

Фабиола прикрыла глаза.

«Юпитер указывает мне верную дорогу», — подумала она.

И ответила через краткий миг:

— Он знает. Я уверена.

Помпея вдруг покраснела.

— Ну, если ты знаешь…

Фабиола улыбнулась, подумав об уплаченной цене. Она составляла почти половину ее сбережений. Но она не беспокоилась о деньгах. За то, чтобы найти Ромула, она готова была отдать все, что у нее было.

Но ланиста оказался крепким орешком. Все обычные способы, с помощью которых ей удавалось выуживать сведения из своих гостей, не дали результатов. Помпея не преувеличивала трудности. Мемор оказался очень раздражительным, и Фабиола быстро усвоила, что нужно задавать как можно меньше вопросов. Отдаваться этому покрытому множеством шрамов немолодому мужчине было очень неприятно: грубость, являвшаяся его второй натурой, вызывала у нее отвращение. Зато она новому клиенту чрезвычайно понравилась. На протяжении следующего месяца он регулярно посещал ее раз в неделю, но во время визитов почти ничего не говорил. Фабиола начала уже подумывать, что деньги, которые она тщательно собирала, пропали зря. А когда Мемор на некоторое время пропал, она испытала истинное облегчение.

Потом он вернулся. Напряженная подготовка большого сражения не оставляла ему времени на развлечения. Но когда дело было сделано, Мемор сразу же отправился к приглянувшейся ему девушке. И она решила: сейчас или никогда. Она растягивала его удовольствие, как никогда прежде. Каждый раз, когда он засовывал свою плоть ей в рот, желая ускорить наступление мига последнего содрогания, Фабиола замедляла свои движения и продолжала дразнить его языком и пальцами. Но она чувствовала, что дольше медлить уже нельзя.

— Господин…

Мемор удивленно и с нескрываемым недовольством открыл глаза.

— Что случилось?

— Ничего, господин. — Она крепко стиснула в руке его член, чтобы растянуть мгновение. — У тебя в школе не было бойца по имени Ромул? — И она вновь взяла его плоть в рот.

Ланиста непроизвольно охнул и переспросил:

— Как?

— Ромул. Господин, он мой родственник.

— Никчемный сын грязной шлюхи! — Мемор нажал ладонью ей на затылок, заставив опустить голову к своим чреслам.

В душе Фабиолы затеплилась надежда. И через несколько мгновений она вновь приостановилась.

— Он все еще у тебя в лудус?

— Гаденыш давно смылся, — бросил Мемор, сразу впав в раздражение. — Они на пару с моим лучшим гладиатором два года назад убили важного аристократа.

У Фабиолы заколотилось сердце.

— За этого галла целого состояния не жалко, — пробормотал Мемор.

На этот раз его слова остались без ответа.

Она снова принялась елозить губами вверх-вниз, и ланиста застонал. Тогда она задала еще один вопрос:

— Господин, а что с ними случилось?

— Поговаривали, что они сбежали в армию Красса. — Он резко приподнялся и схватил Фабиолу за волосы. Выражение его изуродованного шрамами лица могло напугать кого угодно. — Может, ты знаешь больше?

Фабиола широко раскрыла глаза.

— Господин, я его всегда терпеть не могла. Он был такой нахал, такой грубиян. — Опустив голову, она продолжила свое дело и теперь довела его до завершения. Мемор откинулся на ложе и громко засопел от удовольствия.

Надежда. В сердце Фабиолы вернулась надежда.

Парфия, лето 53 г. до н. э.

Для солдат армии Красса следующее утро наступило слишком рано. Небо быстро просветлело и сделалось ярко-голубым, жара стремительно усиливалась. Предстоял очередной изнурительный переход. Красс поднялся до рассвета, его разбудил кошмар, в котором повторился тот злосчастный эпизод, когда он уронил бычье сердце. Он знал, что весть о случившемся разнеслась по легионам с быстротой лесного пожара; еще вчера тревога, охватившая его людей, чувствовалась прямо-таки на ощупь. Ее усиливала и другая весть: о том, как при выходе от Евфрата развернулся задом наперед орел шестого легиона. Похоже, все это подействовало и на старших офицеров. Только Публий и предводитель набатийцев сохраняли полное доверие к нему.

Зато Красс, движимый стремлением стать самым могущественным человеком в Риме и сокрушить Помпея и Цезаря, упрямо верил в свою победу. Потери вчерашнего дня были незначительными, да и не стоило тревожиться из-за нескольких сотен лучников. В конце концов, разве не он разгромил Спартака и его войско? Рабов там собралось больше восьмидесяти тысяч. А нынче против его испытанных в боях легионов пытаются встать жалкие несколько тысяч дикарей. Красс громко рассмеялся. Еще несколько коротких недель, и Селевкия падет, подтверждая его прозорливость. Его право быть вождем.

Желая побольше разузнать о богатствах парфян — которые скоро станут его богатствами, — Красс велел позвать к нему Ариамна. Когда предводитель конников явился, полководец, сидя на подушке и овеваемый пальмовыми листьями, которые держали в руках рабы, ел финики.

Набатиец низко поклонился:

— Великий пожелал меня видеть?

— Повтори то, что ты говорил о богатствах Селевкии. — Этот рассказ никогда не надоедал Крассу.

Ариамн опять поклонился.

— Большая их часть находится во дворцах царя Орода, богатейшего человека Парфии. Во многих комнатах там стены обиты чеканным серебром или затянуты цельными полотнищами шелка. Фонтаны отделаны драгоценными камнями. Повсюду стоят золотые статуи с глазами из опалов и рубинов. — Он помолчал, чтобы усилить эффект от сказанного. — Говорят, что в сокровищнице дюжина комнат и все они забиты доверху.

Красс улыбнулся:

— Рим никогда не забудет триумфального шествия, которое будет устроено после этой кампании!

Ариамн хотел сказать что-то еще, но тут оба собеседника увидели, что к ним приближается Лонгин. Следом за легатом шел смуглый человек в кожаной одежде. На поясе у незнакомца висела кривая сабля, а на согнутой левой руке он нес щит. С головы до ног его толстым слоем покрывала пыль, но даже сквозь нее было видно, что он посерел от усталости.

Лонгин, явно взволнованный, остановился и отсалютовал.

Красс недовольно скривил губы. Ариамн поспешно повторил его гримасу.

— Красс, его только что встретил один из наших разъездов. Это гонец от Артавазда, — сказал Лонгин, метнув на набатийца ненавидящий взгляд. — Он гнался за нами день и ночь.