Бернард Корнуолл - Рота стрелка Шарпа

— Мы здесь ненадолго.

— То же вы говорили, когда впервые высадились в Ирландии.

Шарп ухмыльнулся:

— Нам понравилось ваше гостеприимство. Да и климат ничего.

Харпер поднял глаза к небу:

— Боже! Когда же закончится этот дождь?

— Я думал, ирландцы любят дождь.

— Дождь — да, но это же не дождь. Это водопад, потоп, конец всего сухого на этой земле.

Шарп прислонился к плетённому габиону, забытому одной из рабочих партий и тоже уставился в небо:

— Я звёзд не видел уже, наверно, неделю. Да нет, дольше… Мне нравятся звёзды.

— Как им повезло.

Алкоголь редко развязывал Шарпу язык, ещё реже это случалось при Харпере.

— Нет, правда. Ты любишь птичек, я — звёзды.

— Птицы — живые. Они летают, вьют гнёзда. За ними интересно наблюдать.

Шарпу лень было отвечать. Он помнил бивуаки в чистом поле: затылок на ранце, тело завёрнуто в одеяло, ноги просунуты в рукава мундира, полы которого закинуты на живот. Порой он не спал, а просто лежал, глядя в небеса. В такие ночи ему казалось, будто над его головой раскинула походный лагерь невообразимо огромная армия. Это загадочное войско следовало за ним по пятам, ночь за ночью. Кто они, Шарп не знал, но сейчас в его мозгу звёзды наложились на слышанные в детстве бессвязные слова вечно пьяного проповедника, и перемешались со вторым пришествием, четырьмя всадниками апокалипсиса, воскрешением мёртвых. Шарп понял, что армия в небе — войско Судного дня:

— Потоп — чушь. Конец этому свету принесут штыки и батальоны. Весёленькая будет драка.

— За это стоит выпить, — Харпер хлебнул рому, — Надо приберечь малость пойла наутро.

— Хэгмен подкупил барабанщиков.

— Деньги на ветер.

Проводившим экзекуцию барабанщикам друзья приговорённого обычно давали взятку, но под пристальным взглядом офицеров тем всё равно приходилось бить в полную силу.

Шарп посмотрел на крепость и с тоской прошептал:

— Эх, не будь Тереза там…

Харпер его услышал:

— И что тогда? Не будь её там? Можно было бы плюнуть на армию, всё бросить и вместе с мисс Терезой и её людьми партизанить, так?

— Не понимаю, о чём ты…

— Всё вы, сэр, понимаете. Не вы один так думаете. — Харпер явно имел в виду себя. — Но, прежде, чем дезертировать, я хочу прикончить Хейксвелла.

Как ни странно, за последнее месяцы из Южно-Эссекского никто не сбежал. В других же полках каждое утро кого-то недосчитывались. Французы тоже не были исключением. По словам Хогана, в числе перебежчиков имелся даже один сапёр, ухитрившийся прихватить с собой планы обороны. Чертежи содержали немало сюрпризов, не было только схемы минирования западного гласиса.

Шарп решил сменить предмет беседы:

— Знаешь, сколько в сегодняшней стычке полегло народу?

— В сегодняшней? Мне казалось, что уже неделя, а то и месяц прошёл.

— Наших — около сотни. Французов — три сотни плюс те, что потонули при отступлении.

— По нашим сводкам французов всегда гибнет в два-три раза больше. А французы, небось, своему начальству докладывают о тысячах загубленных англичан.

— Ну и пусть. Зато и навредить не успели.

— Согласен.

Французы надеялись разрушить параллель до такой степени, чтобы заставить врага восстанавливать её с нуля. Это дало бы осаждённым дополнительную неделю, что увеличило бы шансы гарнизона получить помощь от полевой армии. Харпер вынул пробку из горлышка очередной бутылки:

— Атака будет жестокой.

Предложив бутылку Шарпу, ирландец осторожно сказал:

— Есть у меня одна идейка.

— Выкладывай.

— Я хочу вызваться в «Форлорн Хоуп».

Шарп засопел:

— Не будь идиотом, тебе, что, жить надоело?

— Я не хочу быть идиотом, я хочу опять быть сержантом. Замолвите за меня словечко?

— Сомневаюсь, что ко мне прислушаются.

Харпер гнул свою линию:

— Замолвите или нет?

Шарп не мог себе представить, что Харпер умрёт. Ещё меньше ему нравилась перспектива самому послать ирландца на смерть. Он покачал головой:

— Нет.

— То есть, «Форлорн Хоуп» хороша для вас, но плоха для грязного ирландца? — В голосе Харпера звучало негодование.

— Откуда тебе это известно?

Почувствовав, что Шарп вот-вот капитулирует, ирландец улыбнулся:

— Сколько мы уже вместе? Мария, Матерь Божия, я, может, и не большеголовый умник, но кое-что смыслю. Вы теряете звание и тут же лезете на французские штыки со своей кавалерийской ковырялкой, готовый в любой момент расстаться с жизнью, только бы не со своей чёртовой гордостью!

Шарп крякнул: сказано было грубовато, но верно, ничего не попишешь:

— А ты-то чего суёшься?

— Я хочу вернуть свои нашивки.

— Гордость?

— Почему бы и нет? Не люблю, когда надо мной смеются за глаза.

— Тебе для этого ни к чему нашивки, достаточно мускулов.

— Не спорю, но я ещё и не хочу, чтобы кто-то мог вякнуть обо мне: «Он спёкся!» Так что, вы в списке?

— Я вызвался, но списки будут составлять перед самой атакой.

— Я могу рассчитывать, что вы прихватите и меня?

Шарп с величайшей неохотой кивнул:

— Да.

Ирландец оскалился:

— Значит, будет надеяться, что вас выберут.

— Не надеяться, а молить о чуде!

— Никаких чудес! В чудесах нет ничего хорошего, — он сделал глоток из бутылки, — Взять святого Патрика. Да, он выгнал из Ирландии всех змей. Чудо? Чудо. И к чему это чудо привело? Прошло пару веков, и место змей заняли англичане. Думаю, старик в гробу перевернулся. Змеи-то были получше!

— Будь Ирландия раз в пять крупнее Англии, вы то же самое проделали бы с нами.

— Вот это и есть чудо, которое стоит молитвы.

Пушки грохотали во тьме справа от них, через реку, выплёвывая пламя, отражавшееся в непроглядных водах Гвадианы.

— Есть ещё одно чудо, о котором я молю Господа. — сказал Харпер без обычного шутовства, — Застать Хейксвелла врасплох.

Он указал на Бадахос:

— В одном из тех узеньких переулочков я бы оторвал его мерзкую башку.

— Похоже, ты всерьёз рассчитываешь перебраться через стену?

— А вы, сэр, всерьёз надеетесь погибнуть со славой?

— Пожалуй, нет.

Однако совсем недавно он всерьёз не думал о потере капитанства, о потере роты и в самом дурном сне едва ли мог бы себе представить, что будет присутствовать при наказании Патрика Харпера плетьми. Сырая и промозглая ночь истекала, приближая претворение в реальность худших из грёз.

— Рота! — зычную, с нажимом на последний слог, команду подхватили другие сержанты, — Равняйсь! Смирно!

Полк был построен неполным квадратом: две стороны по три роты и третья, более протяженная, — четыре. В центре каре стояли треугольные козлы, рядом — старшие офицеры верхом.

Команды звучали за командами, солдаты выполняли артикул за артикулом, пальцы скользили по мокрому дереву лож, оковка прикладов плюхались в слякоть. Всё заливал до чёртиков надоевший дождь.