Гвидо Дикман - Лютер

Под монотонное бормотание монаха Тетцель углубился в свои мысли. Приближаясь к ступеням лестницы, ведущей в церковь, он вдруг увидел повозку шерстянщика. Потрясенный, смотрел он на бедно одетую женщину со спутанными волосами и на маленькую белоголовую девочку, сидящую в повозке. Рука девочки представляла собой скрюченный обрубок; тряпица, под которой она, по-видимому, обычно скрывала эту руку, размоталась. Женщина с ласковой улыбкой поправляла тряпицу, осторожно оборачивая ее вокруг искалеченной руки.

— Что с ребенком? — спросил Тетцель. — Ножки у нее висят, словно сухие палочки.

Его помощник обернулся, быстро взглянул на дочь, потом на мать и, потеряв к ним всякий интерес, пожал плечами:

— Наверное, калека убогая. Да они нищие! С них ведь ни гроша не получишь!

— Не спеши, брат, — с укором сказал Тетцель. — Как сказано в Писании: «Здоровые не нуждаются в лекаре!»

Пока Тетцель здоровался со старостой и священниками главной городской церкви, его повозка остановилась рядом с еще не разожженным костром, который был сложен недалеко от колодца. Молодой барабанщик забрался в повозку, вытащил оттуда довольно большие рулоны какой-то ткани и сложил их возле костра. Толпа наблюдала за ним со все возрастающим интересом.

Это был звездный час Тетцеля. Взобравшись на козлы своей повозки, он стоял там, сложив руки на животе, с серьезным лицом духовного вождя, словно взошел на церковную кафедру. Решительным движением отбросив с плеча накидку, он взял закрепленный у борта повозки факел. Он не произнес еще ни слова, но на переполненной людьми площади установилась звенящая тишина.

— Честные жители Ютербога и все те, кто пришел ко мне из курфюршества Саксонского! — Громовой голос Тетцеля разнесся над головами собравшихся людей. — Вам приходилось обжигать себе руку в огне?

Он замолчал, в ожидании глядя на публику. И, увидев утвердительно кивающие головы, услышав раздавшийся гомон, продолжал:

— Если на пальце пузырь от ожога, бывает, всю ночь глаз не сомкнешь. Верно я говорю?

Ни минуты не медля, он подставил левую руку под пламя своего факела. Некоторые женщины испуганно вскрикнули, другие качали головами и в ужасе зажимали руками рот, видя, как рука Тетцеля начинает дрожать в пламени. На лбу у него выступил холодный пот, лицо исказилось от боли и напряжения. Наконец он убрал руку из огня. Она вся была покрыта волдырями от ожогов. Со слезами на глазах поднял он свою руку так, чтобы каждый мог видеть увечья, которые причинил ему огонь. Пока он, застыв как соляной столп, стоял на козлах, подбежал старый монах с влажной тряпицей в руках и невозмутимо наложил доминиканцу повязку на покрасневшие пальцы.

— А теперь представьте себе, друзья мои, что будет, если не только рука, а все тело ваше будет гореть в огне! — крикнул Тетцель в толпу. — И не одну бессонную ночь, не три дня, не неделю, а вечно. И не будет рядом никого, кто охладит ваши раны и перевяжет их, кто утишит ваши муки.

Он размахнулся и швырнул факел в подготовленную кучу хвороста и соломы. Костер тут же вспыхнул ярким пламенем, так что стоявшие рядом едва успели отскочить в сторону. На повозке шерстянщика Ханна прижала голову девочки к своим коленям. Глаза ее были полны ужаса — и восторга.

— Как нам избежать того, чтобы душа наша после смерти горела в огне чистилища? — вскричал Тетцель.

Он театрально поднял обе руки, так что его тело стало напоминать крест. При этом он не спускал глаз с горящего костра. Когда пламя с треском поднялось вверх и на ступени церкви посыпались снопы искр, барабанщик дернул за веревку, и перед глазами толпы развернулось огромное полотнище. Люди с любопытством вытягивали шеи. В переменчивом трепетании огня им удалось различить изображения мужчины, женщины и ребенка с поднятыми вверх руками и искаженными от мук лицами — все они горели в адском пламени.

Отовсюду раздались крики ужаса, захлопывались ставни; некоторые зрители, рыдая, протискивались сквозь толпу и убегали подальше от этого места. Другие же горестно воздевали руки и с мольбой смотрели на человека на козлах, чье лицо полно было понимания и сочувствия.

— Не отчаивайтесь, друзья мои! — вновь загремел над площадью голос Тетцеля. — Сегодня Святейший Отец, папа Лев X, шлет вам свидетельство своего бесконечного добросердечия. Посылает подарок, который спасет вас от этого огня. Особое отпущение грехов, которое не только даст вам спасение, но и позволит принять участие в возведении собора Святого Петра в Риме.

— Ну и как его получить? — раздался возглас из толпы.

Все головы невольно повернулись на этот голос, туда, где у колодца стояла кучка молодежи.

Тетцель наклонился, словно только и ждал этого вопроса. Он достал из сундука свиток пергамента и поднял его над головой.

— Вы покупаете вот такой документ, он называется индульгенция, и тогда вам не страшен огонь чистилища! Посмотрите вот сюда, на этот красный крестик с гербом Папы! Видите? Он сияет, как пламя, которое только что сожгло мне руку. Да нет, что я говорю, он сияет гораздо ярче. Как утренняя звезда!

Раздался грохот барабана. Тетцель с улыбкой ждал, когда вновь воцарится тишина, и заговорил снова:

— Теперь вы знаете, что нужно делать, чтобы спасти себя, спасти ваших жен и детей. Но я вижу по вашим лицам, что вас еще что-то тревожит. Вы спрашиваете себя, как можно спокойно наслаждаться небесным блаженством, когда души умерших родственников горят в огне. Души ваших матерей и отцов, уже отошедших в мир иной! Разве вы не слышите их голоса, молящие вас о том, чтобы вы выкупили их оттуда?

Взяв еще один факел, он соскочил с повозки, приблизился к толпе зрителей и тут же дружески заговорил с теми, на кого ему указал старый монах. Хозяйка мыловарни растерянно опустила глаза, рыцарь, нахмурившись, пожимал плечами. Но вот они оба отвязали от пояса кошельки и пошли следом за Тетцелем по ступеням церкви, словно овцы, наконец-то нашедшие своего пастуха. Внутренне ликуя, Тетцель потряс в воздухе индульгенцией.

— Присоединяйтесь к нам, друзья! Перед алтарем вы увидите медный ящичек. Он стоит прямо перед статуей Девы Марии, которая ждет всех вас. За небольшую мзду вы сможете спасти своих покойных родственников. Пойдемте, за мной!

Поднялся оживленный гомон. Краешком глаза Тетцель видел, как мать увечной девочки, прикрыв голову шерстяной накидкой, спустилась с повозки. Девочка протянула ей руку. Явно тронутый судьбой бедняжки, Тетцель сбежал по ступенькам вниз. В глазах его блестели слезы, когда он неожиданно оказался перед испуганной женщиной. В свете его факела казалось, что вокруг головы Ханны мерцает серебристый ореол.

— Я видел тебя и твое увечное дитя, — тихо, с отеческой добротой произнес Тетцель. — И надеюсь, мои слова помогли тебе.