Гвидо Дикман - Лютер

Пробираться в темноте по глухой, заросшей тропе было совсем не просто. Лошадь оступалась, скользя по липкой грязи, шарахалась от невидимых препятствий. Шорох листьев представлялся трескучим огнем, шишковатые корни деревьев оборачивались злобными бесами. Добравшись до изгиба тропы, за которым где-то неподалеку уже должны были быть городские ворота, Мартин неожиданно в нескольких шагах от себя заметил сквозь листву яркий свет, прорезавший черный покров ночного неба. С замиранием сердца натянул он поводья, спешился и стал вглядываться, стараясь рассмотреть хоть что-нибудь сквозь ветви и осенние листья.

Свет исходил от смоляных факелов, которые, трепеща, продвигались вперед. Человек десять, а может быть, даже все двадцать сплоченной группой направлялись к монастырю. Их высокие сапоги громко чавкали по раскисшей земле. Вооруженные мечами и копьями, они могли оказаться здесь в этот час только по одной причине: им было приказано схватить в монастыре еретика и, если надо, силой доставит!) в княжескую темницу.

В голове у Мартина помутилось от страха, он отступил на несколько шагов назад. Надо было срочно где-то укрыться, иначе он угодит этим молодцам прямо в лапы. Мартин быстро завел лошадь в густой терновник, а сам бросился ничком на землю. Тропа уже гудела от тяжелых шагов вооруженных стражников. Грубые голоса и тарахтенье какой-то телеги слышны были совсем рядом. Мартин закрыл глаза и затаил дыхание. Он вцепился ногтями в ледяную землю так, что почувствовал боль. Истово взывая к Господу, он молился лишь об одном: чтобы лошадь стояла смирно и фырканьем или хрустом не выдала его. К счастью, стражникам и в голову не могло прийти, что монах, которого по приказу епископа они должны были схватить, укрывается здесь, в чаще. Никто из них, кроме одного молодого парня в панцире с остроконечными гранеными заклепками, не догадался на всякий случай осветить обочину. Свет факела упал на толстый ствол дерева, за которым притаился Мартин. «Ну все, я погиб», — промелькнуло у него в голове. Спазмы сжали ему горло, он даже не мог вздохнуть. Ему представилось, что, связанный по рукам и ногам, он лежит в телеге… Ему показалось, что он уже слышит издевательский хохот стражников.

Но свет факела заскользил дальше, становясь все слабее и слабее, пока не исчез вовсе. Ищейки епископа не обнаружили его. Он был спасен, хотя по-прежнему находился в большой опасности.

Мартин молниеносно вскочит и в темноте нащупал поводья. Насколько он их опередил? Стражникам наверняка не позволят ворваться в монастырь и устроить там переполох. Скорее всего, его будут разыскивать в кельях паломников, попасть куда можно по крутой лестнице, расположенной за конюшней. Но стражникам не понадобится много времени, чтобы понять, что он сбежал, и тогда они начнут прочесывать город.

Мартин вывел лошадь на дорогу и вскочил в седло. Приходилось идти на риск. Через несколько минут лошадь и всадник пропали в темноте.

Виттенберг, ноябрь 1518 года

Помещение, в котором курфюрст Фридрих Саксонский хранил свое собрание святых мощей, представляло собой просторный зал в западном крыле замка. Мало кто из придворных заглядывал в эту часть здания, ибо мрак, который царил в коридорах без единого окна, производил впечатление зловещее. У массивных дверей хранилища денно и нощно стояли на страже два охранника, и кроме самого курфюрста сюда могли попасть лишь очень немногие из его приближенных.

Георг Спалатин уже не раз наведывался в святая святых своего господина, потому что курфюрст любил именно здесь, а не в охотничьем кабинете и уж подавно не в парадном зале вести уединенные беседы, не предназначавшиеся для чужих ушей. Никогда ранее запах тлена, исходивший от бесчисленных шкатулок, ящичков, коробочек, ковчегов и реликвариев, не вызывал в нем столь сильное чувство тошноты, как этим зимним вечером. Здесь нельзя было открывать окна, ибо курфюрст Фридрих был твердо убежден, что сквозняк может навредить драгоценным реликвиям. Кроме того, в последнее время стало заметно холоднее. Нескончаемые дожди сменились морозами, а вода превратилась в лед.

Секретарь осторожно передвигался по помещению, сверху донизу отделанному ценнейшими породами дерева, проходя мимо монументальных шкафов, которые не только хранили тайны христианства, но и сами были драгоценными произведениями искусства, потому что их искусно расписал придворный художник Кранах. В сумеречном свете, исходившем от тлеющего камина и нескольких свечей, золоченые, украшенные драгоценными камнями футляры, в которых хранились кости, волосы и обрывки ткани, сияли каким-то неземным, магическим светом. Спалатину было зябко. Он прекрасно знал страстную привязанность своего господина к сей мрачной пещере и хранящимся в ней сокровищам, но не мог эту привязанность разделить.

Уже через несколько мгновений в укромном уголке он обнаружил курфюрста. Тот стоял, прислонившись к стене, возле стола с молочно-белой алебастровой столешницей и с угрюмым видом разглядывал шахматные фигурки. Спалатин удивился, потому что никогда еще не приходилось ему видеть своего господина за шахматной игрой. Курфюрст Фридрих увлекался охотой, был страстным поклонником искусства и все свои внутренние силы отдавал религии, которую поддерживал с неиссякаемым воодушевлением. Медленно приблизившись к столу, секретарь заметил, что курфюрст расставил изящные фигурки из слоновой кости в совершенно нетипичном для игры боевом порядке.

Спалатин посмотрел на бородача, который среди всех этих реликвариев выглядел подавленно и растерянно. Спалатин снял шляпу и сбросил накидку. Он чуть было не поддался искушению уйти отсюда, чтобы не мешать курфюрсту в его уединении. Но потом он вспомнил о письме, которое прятал за пазухой, — всего несколько часов назад его доставили в придворную канцелярию. Дело, к сожалению, не терпело отлагательства, на это указал ему даже гонец, самодовольный детина, состоявший на службе у епископа Магдебургского. Спалатину пришлось оставить гонца ночевать в людской, вручив ему горсть дукатов.

— У вас письмо для меня, Спалатин? — раздался хрипловатый голос курфюрста. Фридрих поднял голову и вопросительно смотрел на него. — Что, плохие новости?

Спалатин, смиренно поклонившись, вручил своему господину свиток, доставленный гонцом. Пергамент промок, растрепался и был весь в грязи. При других обстоятельствах Спалатин обязательно велел бы писцу переписать письмо, а уже потом вручил бы его Фридриху. Но в данном случае экстренность депеши не допускала промедления.

— Ваша светлость, скажите, ради всего святого, что мне на это ответить? — спросил Спалатин, после того как курфюрст развернул свиток и, подойдя к камину, пробежал глазами письмо. — Кардинал требует от вас схватить доктора Мартина Лютера и под стражей доставить его в Рим. Или изгнать его из Саксонии!