Гвидо Дикман - Лютер

Теперь на трон претендовали два человека, и Алеандр слишком мало знал их, чтобы по достоинству оценить претендентов. Франц I, из французского королевского Дома Валуа, безо всякого стеснения дал понять, что будет действовать лишь в интересах своей страны. За его стремлением сесть на трон скрывалось нежелание допустить расширение влияния Габсбургов. Король Испании Карл, внук Максимилиана, был юнцом, ему едва сравнялось девятнадцать лет. Из бесед с кардиналом Каэтаном Алеандр знал, что Папа не хочет видеть императором этого Габсбурга, потому что он не только наследник австрийских земель, но претендует также и на испанские владения, в том числе заморские, а также на Бургундию, Неаполь и Сицилию. И если этот юнец победит, он станет властителем империи столь могущественной, какую даже Папа не мог себе представить.

Когда по возвращении Алеандр явился в личные покои Папы, церемониймейстер провел его в комнату, сплошь увешанную картами и уставленную глобусами. На стенах красовались шедевры картографического искусства, а на специальных пюпитрах были разложены огромные листы из тонко выделанной телячьей кожи. Алеандр благоговейно озирался вокруг. На некоторых рисунках изображены были небесные сферы Птолемея, другие же представляли новые территории по ту сторону океана, которые якобы открыл этот генуэзец Колумб, состоявший на службе у испанского короля.

Алеандр нашел Папу в прекрасном расположении духа. Он встал перед ним на колени и прикоснулся губами к сверкающему камню у него на пальце. Здесь же присутствовал и Каэтан. Кардинал был бледен и хмур. Обычно он тщательно следил за своей внешностью, но сегодня у него из-под шапочки торчали спутанные волосы. Лицо у него посерело, а заострившийся нос напоминал отточенный нож мясника.

Алеандр поднялся с колен, но осведомляться о здоровье кардинала не стал. На деревянной, украшенной искусной резьбой подставке для карт он заметил гравюру с изрядно помятыми краями, которую Папа и кардинал, по всей видимости, рассматривали перед его приходом. Причем Льва она явно веселила, тогда как кардинал что-то недовольно бурчал себе под нос.

— Взгляните-ка на эту гравюру, Алеандр! — воскликнул Папа с хитрой ухмылкой уличного мальчишки. — Ваш немецкий друг разродился новой забавной картинкой, на которой я изображен в виде соплей, висящих у него на носу!

У Алеандра перехватило дыхание, и он издал какой-то клокочущий звук. В последние дни все его мысли были заняты предстоящими выборами императора, и виттенбергский монах отошел на задний план, Алеандр о нем почти забыл.

— Юмор у него очень грубый, Ваше Святейшество, — сказал Каэтан, наблюдая за тем, как Папа берет в руки очередную карикатуру.

А Папа прищурил глаза, словно любуясь шедевром живописи. Правда, Алеандру пришлось признать, что рисунок удался на славу. Он изображал косоглазого осла, играющего на арфе. Папа Лев протянул его Каэтану.

— Вот эта гравюра — моя любимая! Он называет вас ослом, играющим на арфе, Каэтан. Это почему-то напоминает мне Эразма Роттердамского.

Кардинал скривился, как от зубной боли. Он догадывался, что имеет в виду Папа, упоминая этого голландца. Эразм был прославленным, почитаемым всеми ученым, который благодаря блестящему знанию латыни и греческого да еще и острому перу приобрел себе не только друзей. Все грехи — от человеческой глупости, учили Отцы Церкви. Эразм же заявлял, что глупость — это благодать Божья, только она делает жизнь человека переносимой. Безобидный гуманист и циник — таким считал его Каэтан. Эразму никогда бы и в голову не пришло ввязываться в борьбу против святой Церкви. И вдруг он понял, что еще отличает Лютера от Эразма:

— Эразм писал на латыни, Ваше Святейшество. А Лютер пишет на немецком!

Алеандр горячо поддержал его:

— Это и есть самое опасное его оружие, — в волнении заявил он. — Этот монах — человек прямой и грубый. Из тех что едва скажут слово — и бедняки уже готовы за ними в огонь и в воду. Но в то же время его проповеди, как утверждают, свидетельствуют о большой учености и знании Священного Писания. Ведь в Германии немало священников, которые просто позорят свой приход. Они даже имя-то свое толком прочитать не в состоянии. Слуги, что чистят отхожее место Вашего Святейшества, и то образованнее, чем эти олухи. Доктор Лютер в этом смысле совсем другой. Одаренный ученый, который к тому же знает беды и нужды народа. В своей манере обращаться с людьми он похож на неотесанного мужлана, но именно потому, что он говорит языком простых людей, эти люди прикипают к нему всем сердцем.

— Если послушать вас, можно подумать, что вы втайне восхищаетесь им, — сказал Папа.

Он положил карикатуры обратно на пюпитр. Некое добродушие, с которым были произнесены эти слова, не успокоило Алеандра, нервы у него были напряжены до предела.

— Я восхищаюсь его мужеством и умом, Ваше Святейшество, — раздумчиво произнес Алеандр, — но ересь мне глубоко противна!

Улыбка застыла у Папы на губах.

— Вы переоцениваете значимость Лютера, друг мой. Он не первый, кто воображает, будто он раскрывает злоупотребления внутри Церкви, и он не последний.

Алеандр хотел было возразить, но на этот раз вмешался кардинал, энергичным жестом приказав ему молчать.

— Должен признать, что и я разделяю тревогу доктора Лютера по некоторым поводам, Ваше Святейшество, — совершенно убитым голосом произнес Каэтан. — Да, безусловно разделяю. Но признания такого рода могут нанести Церкви непоправимый вред. Ведь больше всего нам необходимо доверие людей…

— Предполагаю, что кардинальская шапочка вряд ли заинтересует этого немецкого монашка!

— Насколько я могу судить по нашему с ним кратковременному знакомству, он швырнет эту шапочку в Эльбу да еще добавит пригоршню камней, чтобы она поскорее потонула!

— В таком случае придется придумать что-нибудь другое…

Алеандр прислушивался к разговору, рассматривая огромную карту; прикрепленную к стене острыми кинжалами. Нанесенные на ней линии, очертания стран и морей, выполненные умелой рукой, расплывались у него перед глазами, он видел лишь красное пламенеющее сияние в сердце карты. Ему казалось, что он слышит громкое биение этого сердца. Картограф нарисовал в центре семь холмов, которые должны были изображать средоточие мира. Каждый из холмов увенчан был крохотной золотой короной.

— Мы должны оказать давление на курфюрста Фридриха, — неожиданно сказал Алеандр. Голос его прозвучал громко и резко. — Поверьте мне: Фридрих — наш ключ к Лютеру.

Папа с недоверием покачал головой. Переменчивый настрой Алеандра ему не нравился. Он с тревогой замечал, что помощник Каэтана, с тех пор как вернулся из Германии, очень изменился. Его спокойное усердие в заботе о делах курии превратилось в слепую одержимость. Но если отнестись повнимательнее к идеям этого молодого человека, то, как правило, их почти всегда можно было использовать. Необходимо было лишь направить эти идеи на нужные цели, сообразуясь с обстоятельствами. Поэтому Лев ответил: