Александр Дюма - Роман о Виолетте

Сначала графиня попробовала действовать с ним, как с бананом.

Она лишь надавила им, но даже это простое надавливание разожгло ее сладострастие.

– Надо с молоком! – вскричала она, хватая Флоранс за руку.

Вдоволь налюбовавшись этим историческим памятником, перешли к содержимому бархатных футляров. Первый из двух оставшихся годмише, современной французской или английской работы, оказался ничем не примечательным – обычная каучуковая поделка, немногим лучше фабричной, из тех, что ежегодно числом более чем в два миллиона расходятся по испанским и итальянским монастырям.

Размера он был обычного, как и принадлежавший Диане де Пуатье, пяти-шести дюймов, с натуральными волосами у основания, окрашенный в телесный цвет. Благодаря эластичности материала система выброса жидкости была здесь простейшей: следовало лишь нажать в нужный момент пальцами на тестикулы и введенная заранее жидкость изливалась.

Это не представляющее художественной ценности изделие заслужило рассмотрения куда менее пристального, чем то, что, по всей вероятности, удостоилось чести услаждать Диану де Пуатье.

Перешли к третьему.

При виде его у Флоранс вырвался крик ужаса. И правда – оно было около 7–8 дюймов в длину и 5–6 дюймов в диаметре.

– О, куда там Диане, – воскликнула она, – этот для Пасифаи!

Графиня расхохоталась.

– Вот и я зову его Гигант! Эта диковинка из Южной Америки, и она дает представление о запросах дам из Рио-де-Жанейро, Каракаса, Буэнос-Айреса и Лимы. Но взгляни, какая чудесная работа!

Предмет такого сорта и в самом деле представлял интерес для коллекционера. Сделан он был из прекрасно отполированного каучука. Каждый волосок на нем стоял, как на парике лучшего парижского цирюльника; несомненно, он был отлит, подобно тому, как это делают скульпторы, в прекрасный слепок, снятый с природного образца.

Как и у французского изделия, для извержения жидкости достаточно было простого нажатия на тестикулы; однако емкость здесь была в пять-шесть раз больше, а значит, невыразимое удовольствие орошения могло быть повторено пять-шесть раз.

– Ну и чудовище! – без конца повторяла Флоранс, безуспешно пытаясь обхватить его рукой. – Неужели найдется женщина, способная вместить подобного великана?! Это все равно, что роды наоборот.

Одетта молча улыбалась.

– Объясни же, – нетерпеливо продолжала Флоранс, – довольно насмехаться надо мною!

– Я вовсе не насмехаюсь над тобой, моя маленькая Флоранс. Слушай внимательно.

– Слушаю, – промолвила Флоранс.

– Если недостаточно разгоряченная и недостаточно опытная женщина удовлетворяет свое желание, забавляясь в одиночку, проникновение органа столь внушительного, несомненно, потребует усилий; если женщин две и они беспрестанно ласкают друг друга пальцем, ртом, искусственным членом обычного размера, и та, что изображает любовника, раздразнивает, вдохновляет, разжигает ту, которой предназначена роль любовницы, а в миг сильнейшего возбуждения подносит смазанный кольдкремом кончик годмише к широко раздвинутым губам и вводит его тихонько, бережно, то предмет этот проскользнет без труда, а проникнув вглубь, доведет наслаждение до высшей точки.

– Не может быть!

– Хочешь проверить?

– А на ком испытать?

– На мне, так и быть, приношу себя в жертву.

– Я разорву тебя на части.

– Разорвешь меня на части?

– Именно! Ни о чем другом так не мечтаю! – воскликнула Флоранс.

– Подожди, я сейчас.

Для графини подобная развязка, конечно, не была неожиданной – на спиртовой лампе в серебряном чайничке уже разогревался крем.

За ним она и отправилась, зарядила самое крупное из трех орудий, после чего достала из бархатного мешочка эластичный пояс.

Все эти приготовления явно взволновали ее – ноздри ее вздрагивали.

– Иди сюда, – приказала она Флоранс.

– Зачем? – с испугом спросила Флоранс.

– Я превращу тебя в мужчину.

Флоранс послушно подошла; графиня надела на нее пояс, и с его помощью закрепила на ее лобке самый большой из годмише; затем она вложила ей в руку шедевр эпохи Ренессанса, наполненный теплым кремом. Обняв Флоранс, которая затрепетала, как подросток, непомерно щедро наделенный природой, графиня сорвала покрывало и бросилась навзничь на постель.

– Делай то, что я скажу, – распорядилась она, – и в том порядке, в каком я скажу.

– Будь уверена, – промолвила Флоранс, возбужденная не менее графини, – если повелишь растерзать тебя, я это сделаю.

– Начнем с ротика… с ротика…

Флоранс отложила искусителя Дианы де Пуатье на пол и принялась исполнять ртом одну из наиболее изощренных своих ласк.

Она чувствовала, что сейчас должно действовать утонченно, словно создавая противовес последующим грубым ласкам. В ответ Одетта вознаградила ее полным набором лесбийских нежностей. Она звала Флоранс своей подругой, своим ангелом, своим сердцем, своей жизнью, своей душой; дрожащими от наслаждения устами она, ноту за нотой, исполнила всю гамму сладострастных вздохов, наконец, едва слышно попросила:

– Диана… Диана…

Догадавшись, о чем говорит графиня, Флоранс тотчас подобрала царственный предмет и просунула в ее раскрытые губы; проделала она это с изрядной ловкостью: музыка наслаждения, не прерываясь ни на миг, лишь зазвучала с новой силой. Флоранс внимательно наблюдала за каждым движением великолепного органа, она видела, как он входит и выходит, как покрывается пеной страсти; графиня уже не в силах была говорить, она лишь вскрикивала. Внезапно тело ее напряглось и она взмолилась: «Молока… молока…»

Флоранс отпустила пружину – послышался протяжный вздох, возвестивший о вступлении графини в ту стадию наслаждения, которую дарует только соитие, ибо вслед за ним приходит успокоение. Но графиня знала, что за этим наслаждением не замедлит прийти еще более сильное, стоит только ей произнести одно слово, и вот среди жалобных стонов своей жертвы Флоранс ясно различила призыв: «Гиганта!.. Гиганта!..»

Флоранс с нетерпением ждала этих слов. Наконец-то она сыграет главную свою роль; выдернув сокровище Дианы де Пуатье, она швырнула его на пол. Губы графини, затопленные молоком, уже не нуждались в кольдкреме. Выпрямившись, она с ловкостью опытного мужчины вставила головку Гиганта между малых губ и с силой вогнала внутрь. Графиня вскрикнула, однако тотчас собралась с силами, превозмогая боль:

– Ну же… дальше… ой! Раздирай меня, заталкивай, глубже… ах… он уже там.

Графиня не обманулась в своих надеждах – вторжение великана вызвало в ней бурю страстей. Стоны любви сменились дикими, безумными, хриплыми воплями, прерывающимися обрывками фраз:

– Где твой рот, язык… возьми меня за грудь… пососи ее… ах! Мой Боже! Как сладко… ах! Я уже дошла, сожми же бедра, сожми… изливайся… Ах ты мой чудный Гигант!.. Еще… ох, еще!..