Александр Дюма - Роман о Виолетте

– Госпожа Леони, – распорядился я, – позаботьтесь о мадемуазель самым лучшим образом: обеспечьте ей обеды от Шеве, сласти от Жюльена, в шкафу лежат бутылки бордо, а в том маленьком комоде стиля Буль – триста франков. Кстати, не забудьте пригласить портниху, снять мерку с мадемуазель и заказать два платья – простых, но сшитых со вкусом. Дайте необходимые указания белошвейке и подберите к платьям подходящие шляпки.

Я обнял Виолетту:

– До вечера.

Когда я вернулся к девяти часам, она подбежала и бросилась мне на шею:

– Я размышляла над ответом.

– Целый день?

– Нет, всего пять минут.

– И что же?

– Так вот, я предпочитаю стать женщиной естественной.

– Ты не желаешь возвращаться в дом господина Берюше?

– Нет, ни за что!

– Хочешь ли ты пойти к сестре?

Тут она замялась.

– Тебе почему-то неловко идти к сестре?

– Боюсь, мое возвращение не понравилось бы господину Эрнесту.

– Что собой представляет господин Эрнест?

– Это молодой человек, который встречается с моей сестрой.

– Кто он по профессии?

– Журналист.

– Отчего ты предполагаешь, что твое появление у сестры вызовет его неудовольствие?

– Когда госпожа Берюше посылала меня за покупками, я всякий раз старалась забежать к любимой сестре. Иногда я заставала у нее господина Эрнеста. Видя меня, он хмурился, уводил Маргариту в другую комнату и запирался там. Как-то хозяйка велела мне дождаться ответа, связанного с одним поручением, и я задержалась у сестры дольше обычного, так от этого у них обоих явно испортилось настроение.

– Ну что ж, в таком случае, довольно пустых разговоров, ты будешь женщиной, подчиняющейся законам природы.

Милая девочка, она была воистину прекрасна в своей естественности.

Весь день она провела за чтением – благо моя библиотека содержала собрание ценных книг.

– Ты не скучала? – спросил я Виолетту.

– По тебе – да, а вообще мне не было скучно.

– Что ты читала?

– «Валентину».

– Неудивительно, да будет тебе известно – это просто шедевр!

– Я это не знала, но вот плакала много.

Я вызвал звонком г-жу Леони.

– Приготовьте нам чай, – велел я.

Потом обратился к Виолетте:

– Ты любишь чай?

– Трудно сказать, я никогда его не пробовала.

Леони накрыла на стол; постелила турецкую скатерть, поставила две изящные фарфоровые чашки и японскую сахарницу. Сливки были поданы в кувшинчике из того же металла, что и чайник. Чай горничная заварила нам в чайнике, а кипяток принесла в серебряном самоваре.

– Тебе еще нужна Леони? – спросил я Виолетту.

– Для чего?

– Чтобы помочь тебе раздеться.

– А зачем? – сказала Виолетта, развязывая свой витой пояс. – На мне только халат и рубашка.

– Отошлем ее?

– Конечно!

– Теперь никто нас больше не побеспокоит.

И, едва горничная вышла, я закрыл дверь на ключ.

– Значит, ты остаешься со мной?

– Если позволишь.

– На всю ночь?

– На всю ночь.

– Ах, какое счастье! И мы уляжемся вместе, как две подружки?

– Именно так. Тебе приходилось спать с подружками?

– В пансионе, когда я была совсем маленькая; с тех пор я только раза два ночевала у сестры.

– И что ты делала, лежа с сестрой?

– Желала ей спокойной ночи, обнимала ее, и мы засыпали.

– И больше ничего?

– Ничего.

– И если мы с тобой ляжем вместе, ты полагаешь, этим все ограничится?

– Не знаю почему, но мне кажется, нет.

– Чем же, по-твоему, мы будем заниматься?

Она пожала плечами.

– Наверное, тем, что ты со мной делал сегодня утром, – и она бросилась мне на шею.

Я обнял ее и усадил себе на колени; затем налил чашку чая, добавил туда несколько капель сливок, положил сахар и предложил ей выпить.

– Тебе так нравится?

Она кивнула, но без особого энтузиазма.

– Вкусно, но…

– Но что?

– Мне больше по вкусу парное молоко, пенистое, только что надоенное.

Меня ничуть не удивляло ее равнодушие к чаю, я давно приметил – этому китайскому напитку присуща некая аристократическая пикантность, чуждая плебейскому нёбу.

– Завтра утром будет тебе парное молоко.

Возникла небольшая пауза; я взглянул на Виолетту, она загадочно улыбнулась.

– Знаешь, чего мне не хватает?

– Нет.

– Знаний.

– Знаний! Зачем они тебе, мой Боже!

– Хочу понять то, что мне непонятно.

– Что же ты желаешь понять?

– Кучу вещей, к примеру – ты спрашивал, девственница ли я?

– Да.

– Ну вот, я ответила, что не знаю, а ты рассмеялся.

– Правильно.

– Так что же означает быть девственницей?

– Это когда тебя еще не осыпал ласками ни один мужчина.

– В таком случае, отныне я уже не девственница?

– Почему ты так решила?

– Мне показалось, сегодня утром ты меня ласкал.

– Ласка ласке рознь, дитя мое, сегодня утром я тебя гладил, и очень нежно…

– О да!

– Но от таких прикосновений девственности не лишаются.

– А от каких лишаются?

– Следует прежде разъяснить тебе понятие невинности.

– Разъясни непременно.

– Это будет нелегко.

– Ничего, ведь ты такой умный!

– Невинность – это физическое и нравственное состояние, в котором пребывает всякая девушка, никогда не имевшая любовника.

– А что значит иметь любовника?

– Совершить с мужчиной любовный акт, с помощью которого продолжается человеческий род.

– И мы еще не совершали этого самого акта?

– Еще нет.

– И поэтому ты мне не любовник?

– Пока я могу назваться лишь твоим возлюбленным.

– А когда ты станешь моим любовником?

– Как можно позже.

– Неужели это столь тебе противно?

– Напротив, это то, чего я жажду больше всего на свете.

– О мой Боже! Как досадно! Опять перестаю понимать.

– Существует особый алфавит счастья, моя прекрасная маленькая Виолетта, и заслужить звание любовника женщины – означает дойти в нем до буквы «Z». Прежде следует освоить целых двадцать четыре буквы, из которых начальной «А» является поцелуй руки.

Я поцеловал ее маленькую руку.

– До какой же буквы ты дошел сегодня утром?

Я вынужден был признать, что оказался весьма близок к «Z», перепрыгнув через изрядное число гласных и согласных.

– Ты смеешься надо мной.

– Клянусь, что нет; видишь ли, милый ангел, я стремился, как можно дольше постигать этот сладостный алфавит любви, где каждая буква – новая ласка, сулящая блаженство. Мне хотелось постепенно, один за другим, срывать нравственные покровы с твоего целомудрия, подобно тому, как я буду сбрасывать с тебя одежды.

Будь ты одета, каждый предмет, от которого я бы тебя освобождал, открывал бы моим взорам нечто новое, неизведанное: шею, плечо, грудь и мало-помалу все остальное. Но я, как дикарь, проскочил эти прелести, пожирая глазами твою нетронутую наготу, а ты и не ведала, чем одаривала меня и сколь была расточительна.