Уильям Дитрих - Мятежная дочь Рима

Ничего не вышло — она решительно отказывалась бояться. Наверное, почувствовала за маской суровости мое сочувствие, которое я неизменно питал к женщинам вообще.

— Я смогу вспомнить прошлое — когда поверю, что у меня есть будущее.

— Так ты намерена отвечать? Или ждешь, когда тебя выпорют, чтобы ты заговорила?

— Заговорила? О чем? — Она вдруг беспомощно зарыдала, и я непонятно почему почувствовал себя виноватым. — Что ты хочешь услышать, господин? Правду? Или вопли избиваемой рабыни?

Я скривился. Однако в глубине души я забавлялся, и мне стоило немалых сил это скрывать. Ведь Савия все время была начеку. Ее почти звериное чутье подсказывало ей, что, как рабыня, она стоит немалых денег, а вот в тюрьме от нее проку не больше, чем от разбитого горшка. Знала она и то, что мне позарез нужно вытянуть из нее все, что ей известно. Догадываясь об этом, я хранил молчание. Ничто так не развязывает людям язык, как упорное молчание собеседника.

— Прости, — захныкала она. — Там, в тюрьме, так грязно… так ужасно!

Чтобы успокоить ее, я намеренно сделал вид, что смягчился.

— Хорошо. Тогда помоги мне выяснить судьбу твоей госпожи.

Она наклонилась вперед:

— От меня было бы больше помощи, если бы ты взял меня с собой.

— Мне не нужна старая служанка.

— Ну тогда забери меня отсюда и продай! Но лучше оставь меня у себя. Посмотри на себя, господин! Ты так же стар, как и я. Тебе давным-давно пора уже оставить дела, жить где-нибудь в деревне. А там я тебе пригожусь.

Вот уж чего мне точно не надо, так это, уйдя на покой, тащить за собой чей-то брошенный за ненадобностью хлам! И все же… на закате лошади куда охотнее бегут туда, где их ждет сено, а не хлыст. Я притворился, что размышляю над ее словами.

— Я не могу позволить себе лишнего раба.

— Да в гарнизоне будут только рады избавиться от меня! Им осточертели мои вечные жалобы!

Я рассмеялся:

— Хорошенькая рекомендация!

— И к тому же я слишком много ем! Но зато я умею готовить. И получше, чем твой нынешний слуга, судя по тому, какой ты тощий!

Я покачал головой, сильно подозревая, что в этом она права.

— Послушай, лучше постарайся доказать, что у тебя хорошая память, и тогда я подумаю над твоим предложением, обещаю. Ну как — согласна?

Она выпрямилась.

— Я могу быть очень тебе полезна.

— Так ты ответишь на мои вопросы?

— Постараюсь, господин.

Я тяжело вздохнул, нисколько не сомневаясь, почему ей так хочется, чтобы я ее купил. Любой раб обожает чваниться тем высоким положением, которое занимает его хозяин.

— Что ж, ладно. Давай вернемся к тому, на чем мы остановились. Итак, это был брак по любви?

На этот раз она ответила не сразу. Заметно было, что она обдумывает мои слова.

— Это был брак из тех, что приняты в высшем обществе. Любовь там играет не самую главную роль, ты согласен, господин?

— Насколько я знаю, особого приданого у невесты не было.

— Это был не тот случай, когда мужчина женится на деньгах. Наоборот.

— Марку была нужна хорошая должность?

— Ему нужно было, чтобы его слегка подтолкнули.

— А отцу Валерии были нужны деньги?

— Быть сенатором — дорогое удовольствие. Привлекать на свою сторону нужных людей, добиваться нужных тебе решений — для всего этого требуются деньги.

— Ты так хорошо в этом разбираешься?

На губах ее мелькнула тонкая улыбка.

— Я прожила с сенатором Валенсом куда дольше, чем его собственная жена.

— И стала служанкой Валерии.

— Я научила ее всему, эту девочку. Я ведь уже говорила.

Самодовольство этой рабыни начинало изрядно действовать мне на нервы. Готов поспорить на что угодно, что ей случалось в свое время согревать сенаторскую постель, и воспоминание об этом до сих пор приятно тешит ее гордость. Ну еще бы — спать с самим сенатором! Христианка! Это их бог делает их столь бесстыдными и дерзкими. А безмятежное спокойствие, в котором они пребывают, способно свести с ума!

— Ты проводила с ней весь день. — Я попробовал зайти с другой стороны. — Была ли она влюблена в него или нет?

— Моя госпожа едва знала Марка. Они и виделись-то всего один раз.

— И какое он произвел на нее впечатление?

— Ну, он был хорош собой. Но чересчур стар для нее, так она сказала. Ему — тридцать пять, ей — девятнадцать.

— И тем не менее она не возражала против этого брака?

— Наоборот — была очень довольна, что выходит замуж. Наряжалась для Марка, кокетничала с ним и всячески демонстрировала отцу, что готова повиноваться ему во всем. Брак устраивал их обоих — деньги Марка спасали сенатора от долговой тюрьмы, а Валерия получала возможность уехать из Рима. Этот брак льстил ее отцу, а ей давал шанс избавиться наконец от опеки матери и стать самостоятельной. Как все молодые девушки, Валерия вбила себе в голову, что как только она приберет его к рукам, муж станет выполнять все ее прихоти.

Ну конечно. Женщины почему-то считают, что брак — это конец всем заботам. А потом вдруг выясняется, что это только начало.

— А почему свадьба должна была состояться не в Риме?

— Должность, которой так добивался Марк, в тот момент была вакантной. Правда, ее тогда занимал старший трибун Гальба Брассидиас, но временно. В армии хотели, чтобы вопрос с командиром конницы был наконец решен окончательно, а сенатору Валенсу не терпелось получить деньги, которые Марк посулил, если тот отдаст ему свою дочь. Итак, обещанные деньги были выплачены, приказ о назначении получен, и тогда Марк, не желая дожидаться окончания приготовлений к свадьбе, заторопился. Ему посоветовали не медлить и сразу двинуться в путь, чтобы поскорее явиться в крепость и занять обещанный ему пост. Ради этого он рискнул даже отправиться в дорогу среди зимы. Его отсутствие вызвало толки. Валерия последовала за ним в марте, едва дождавшись первого корабля из Остии. Но даже в это время путешествие оказалось тяжелым. Нам пришлось три раза бросать якорь у берегов Италии, прежде чем корабль добрался наконец до Галлии. К тому времени мы все были едва живы.

Я сочувственно покивал — сам я любил море ничуть не больше ее.

— И потом вы двинулись через Галлию на север.

— Это было ужасно! Отвратительные постоялые дворы, отвратительная еда, а уж об обществе лучше вообще не вспоминать! Переправляться через реку было еще ничего, а вот трястись в повозке, запряженной мулами, оказалось адовой мукой. Я все удивлялась, что с каждым днем становится холоднее. А потом мы добрались наконец до Британского океана [4] В настоящее время пролив Ла-Манш. , и вот там-то мы и узнали на своей шкуре, что такое, когда море то уходит от берегов, то возвращается снова.

— Прилив и отлив, — кивнул я.

— Никогда в жизни ничего подобного не видела.