Уильям Дитрих - Мятежная дочь Рима

Я поинтересовался у Савии, действительно ли Валерия приняла так близко к сердцу предсказание гадалки.

— Моя госпожа призналась, что всю ночь не могла уснуть.

— Из-за того, что ей нагадали?

— Из-за всего вместе. Усталость после долгого путешествия и волнения, такие естественные для девушки перед свадьбой, — все это тоже, конечно, сыграло свою роль. Вдобавок она страшно перепугалась, когда на нас напали эти оборванцы на пристани. А тут еще предсказание гадалки. Хоть мы и твердили, что все это вздор, она, похоже, поверила. Да еще этот дворец… странное место! Половина комнат была заперта, а вторая половина, поскольку губернатор был в отъезде, вообще казалась нежилой. Светильников мало, повсюду темень и еще эти тени… Мы лежали в чужих кроватях, не в силах уснуть, и прислушивались… знаете, какие странные звуки иной раз слышатся в новом доме? Я сама глаз не могла сомкнуть — все лежала и слушала, как холодный дождь монотонно барабанит по крыше. Так и не дождавшись рассвета, я встала, когда за окном еще только начинало сереть, и пошла к Валерии, чтобы помочь ей причесаться и принять ванну. Но то, что я увидела там, заставило меня окончательно потерять голову.

— Ты имеешь в виду — в комнате Валерии?

— Нет, снаружи. Только представь себе, господин, — Кассий, телохранитель Валерии, куда-то исчез, а возле дверей ее комнаты, прямо на полу, спал этот старый, весь в шрамах, солдат!

— Гальба?! Но постой! Мне казалось, ты говорила, он вернулся к своим людям.

— Да, он поел с ними и вернулся. Мы даже не заметили, как он убрал от дверей комнаты Валерии ее телохранителя. Гальба заявил, что с этого дня он сам отвечает за ее безопасность — таков, мол, приказ его командира, Марка Флавия. И что он полностью согласен с ним, поскольку и сам, дескать, не слишком доверяет гладиаторам.

— И Кассий безропотно снес такое оскорбление?

— Он давно к этому привык. Солдаты не питают особого уважения к тем, кто сражается не на войне, а на арене цирка, — возможно, просто завидуют их мастерству. Ну, как бы там ни было, по приказу Гальбы раб провел ночь в какой-то нише, а сам Гальба — на полу перед дверью комнаты моей госпожи. Довольно странное место, в особенности для старшего трибуна.

— И Валерия, выходит, даже не знала, что он там?

— Нет. Пока я ей не рассказала.

— Полагаю, ей это было неприятно?

— Напротив, я бы сказала даже, что это ей польстило. Ведь во многих отношениях Валерия до сих пор оставалась ребенком.

— А где провел ночь Клодий?

— В соседних покоях. Утром Гальба приветствовал его ехидным вопросом — мол, достаточно ли мягким оказалось его ложе? Эти двое, уж не знаю, по какой причине, с первой минуты не переваривали друг друга. Между ними будто кошка пробежала. Клодий, вспыхнув, бросил, что вполне способен спать на жесткой земле, как и сам старший трибун. На что Гальба ответил, что это, мол, обычная похвальба и что они, дескать, легко смогут это проверить. После чего Клодий, разозлившись, напомнил ему о том, что это, мол, его прямая обязанность — заботиться о безопасности Валерии. А Гальба в ответ объявил, что не нуждается в нравоучениях, особенно от солдата, у которого, дескать, еще молоко на губах не обсохло. Ну а Клодий, выйдя из себя, бросил, что иных стариков, которые уже выжили из ума, неплохо было бы заменить кем помоложе. — Она сокрушенно покачала головой. — Не дело это — ругаться с самого начала.

— А что ты сама думаешь об этом Гальбе?

— Мне он не слишком пришелся по вкусу. Сразу попытался стать со всеми на дружескую ногу, но ведь это право сначала нужно заслужить.

Я кивнул, успев уже убедиться, что почти все без исключения рабы весьма ревниво относятся к любой фамильярности со стороны постороннего человека. Потом попытался понять, чем руководствовался старший трибун. Чего он добивался? Подружиться с юной невестой? Унизить Клодия? Выставить на посмешище ненавистного ему Марка Флавия? Или девушке действительно угрожала опасность, и он старался ее защитить?

— Нелегкая у него была ночь.

— Я постаралась поскорее перевести разговор на другое. Сначала уложила ей волосы, потом принесла краски и наложила ей на лицо немного румян, после чего принесли завтрак и мы наконец отведали знаменитый бриттский «поридж». Каша как каша, но кухонный раб уверял, что от сырости, мол, лучшего средства нет. После завтрака мы долго разговаривали, и Валерия поделилась со мной всеми надеждами и страхами, которыми томится любая женщина перед свадьбой. Пока мы не ступили на землю Британии, этот брак казался чем-то таким далеким… почти нереальным. Но теперь все изменилось. Несколько дней — и Валерия станет замужней женщиной. Кто может знать, каким на самом деле окажется Марк? Ведь моя госпожа оставалась девственницей. А в наши дни куда больше женщин погибают в родовых муках, чем мужчин — от лезвия меча. Замужество для женщины то же сражение.

— Стало быть, ты попыталась ее успокоить?

— Я просто объяснила, что ей предстоит.

— Вот как? Но ведь сама-то ведь ты никогда не была замужем?

— Нет, не была. Но я познала больше мужчин, чем любая замужняя женщина, по собственной воле и вопреки ей, и в мягкой постели, и на соломе, и успела уже понять, как отличить, где любовь, а где ложь. Поначалу все мужчины вселяют страх, зато потом иной раз кажутся даже забавными. Как и положено настоящей благородной даме, моя госпожа отдастся своему супругу лишь в полной темноте и только под крышей собственного дома. А я… что ж, за мою долгую жизнь мне довелось отдаваться мужчинам в самых разных местах и в самых разных позах. И они, эти мужчины, тоже были разные — одни красивые и сильные, точно племенные жеребцы, а другие — уродливые и смешные, будто псы.

Грубая лесть, сообразил я, еще одна попытка пустить в ход женские уловки и вскружить мне голову. Пустая затея — учитывая мой опыт, она была заранее обречена на неудачу. И все-таки я беспокойно поерзал.

— Она охотно слушала твои объяснения? — Сказать по правде, эта потрясающая откровенность, с которой женщины могут обсуждать некоторые вещи, всегда восхищала меня.

— Я объяснила ей, как можно в некоторых случаях помочь себе пальцами. И маслом тоже. Как оливковое масло может смягчить трение, и как пользоваться уксусом, чтобы предотвратить беременность. Валерия слушала меня с жадным интересом. Я также не упустила случая подчеркнуть, как важно чаще бывать на людях, демонстрируя нежную привязанность к мужу — вне зависимости от того, как складываются отношения на самом деле.

Ну конечно. Римляне обычно прощают даже неверность, если у замужней женщины хватает ловкости и ума не выставлять ее напоказ и вести себя с достоинством, на людях неизменно демонстрируя покорность мужу. А достоинство, с точки зрения любого римлянина, — это то, что о тебе думают другие. Но самое главное — это честь.