Анри Кок - Сиятельные любовницы

Начало было недурно, и в течение восьми дней поведение Фердинанда не давало повода ни к малейшему подозрению в его искренности.

Это было время охоты: охоту Фердинанд любил до страсти. Чтобы доставить ему удовольствие, Франческо отправился с ним охотиться в леса Кайано в нескольких милях от Флоренции. Естественно, что Бианка была вместе с ними. Они затравили оленя и кабана, затем отправились ужинать и ночевать в Поджио, прелестный увеселительный дворец, принадлежавший великому — герцогу. На другое утро, как будто удивясь тому, что не нашел Франческо в его комнатах, кардинал спросил у его конюшего, где тот мог быть, и получил, ответ, что его светлость в своей лаборатории.

— В лаборатории? — повторил Фердинанд. — В какой лаборатории?

— Разве вашей эминенции неизвестно, что его светлость занимается химией?

— Правда?.. Я вспоминаю теперь, что, будучи еще очень молодым, он выказывал чрезвычайную любовь к этой науке. Прошу вас, проведите меня в лабораторию его светлости, мне очень любопытно застать его там.

Конюший повиновался. Он провел его эминенцию до самого павильона, в котором Франческо, несмотря на вчерашнюю усталость, занимался своей любимой работой. При виде своего брата, он улыбнулся, льстя его любопытству, и любезно отвечал на все его вопросы.

— Это что? Это что? Это что?.. — не переставал расспрашивать Фердинанд. Указывая пальцем на каждую склянку, на каждую баночку, он интересовался названием заключавшегося в ней вещества, его употреблением и свойства лги.

Он держал голубоватую склянку, герметически закупоренную хрустальной пробкой.

— А это! — сказал Франческо. — Это яд, который я добываю, угадай — из чего? Из вишневых косточек. Случайно раскусив косточку, я был поражен горьким запахом ее ядра. Я произвел многочисленные опыты и достиг удивительных результатов. Только двух капель этой жидкости, влитых на слизистую оболочку глаза собаки или введенных в вены, достаточно, чтобы убить ее.

— А! Так это яд?

— Да. Не открывай. Запах может повредить тебе.

Фердинанд с выражением глубокого отвращения поставил склянку на прежнее место.

Между тем через несколько минут, когда было доложено, что ее светлость, герцогиня, ждет их завтракать, и оба брата оставили лабораторию, склянки на прежнем месте уже не было.

Кардинал в этот день, 19 октября 1587 года, был даже любезнее обыкновенного. Отправились на прогулку в гондоле по Арно, и все время Фердинанд не уставал рассказывать пикантные вещи о римском дворе, давая тонкие и остроумные описания лиц, его составляющих. Благодаря ему, день прошел так быстро, что Бианка шутливо упрекнула его.

— С вами время летит слишком быстро, ваша эминенция, — сказала она ему. — Живешь вдвое быстрее.

— Отныне, — отвечал кардинал, — я буду стараться говорить меньше.

— Нет! — возразила Бианка. — Тогда мы много потеряем!

Обедать возвратились в Поджио.

За десертом лакеи удалились, господа на свободе уничтожали пирожное, запивая его великолепным кипрским вином еще того времени, когда Кипр принадлежал Венецианцам. Разговор продолжался, головы разгорячились, чему помогла веселость кардинала и доброе вино. Негритенок Ахмет принес в кувшине четвертую бутылку муската.

— За ваше здоровье, братец, и за ваше, сестрица! — сказал кардинал, чокаясь своим бокалом, до краев наполненным пурпурной жидкостью, с бокалами Бианки и Франческо.

— За ваше, братец! — весело ответили они.

И они все трое выпили…

Нет, не все. Выпили только великий герцог и герцогиня. Кардинал только сделал вид, что пьет.

Не успели они проглотить и глотка из этой четвертой бутылки, как, выронив из рук бокалы, Франческо и Бианка замертво упали на пол. Пораженный увиденным, негритенок с ужасом отбросил кувшин, содержимое которого смешалось с остатками бокалов, из которых пили их светлости.

— Хорошо, — шепнул негритенку Фердинанд Медичи и направился к двери. Там он закричал. — На помощь! На помощь! Их светлостям дурно!..

Перенесенные на постели, Франческо Медичи и Бианка Капелло скончались, не вымолвив ни слова.

«Кто был виновником этого ужасного злодеяния, — говорит историк XVI века, — это пока историческая загадка, которую остается разгадать».

Нам же ясно, что брата и его жену отравил Фердинанд Медичи.

Ценой этого преступления для Фердинанда Медичи стала Тосканская корона, ибо тотчас же, отказавшись от своих священнических обязанностей, он вступил на трон.

«Под его правлением, — говорит тот же историк, — искусства и науки во Флоренции засияли полным блеском. Он был достойным преемником в фамилии Медичи…»

Фердинанд был великий государь! Тем лучше! Значит, отравление его брата и невестки что-нибудь да значило.

Франческо Медичи был с большой пышностью погребен в склепе главной Флорентийской церкви. Что же касается Бианки Капелло, то после смерти она в глазах Фердинанда снова стала куртизанкой, брак с которой был позором для его семейства, и он отправил ее для погребения подальше…

21 октября 1587 года, утром, лодка, управляемая двумя монахами, везла на Пизское кладбище останки великой герцогини Тосканской.

Одни крестьянин на руле, две служанки и лакей — таков был погребальный кортеж Бланки.

Рассказывают, что когда гроб с останками был опущен в могилу, какой-то монах, почти касаясь губами земли прошептал, как будто мертвая могла его услышать:

— Покойся с миром, Бианка Капелло, я буду молиться за твоего сына и за тебя…

А что же стало с Антонио Медичи, сыном Франческо и Бианки? История об этом не говорит ничего, но скорей всего он не дожил до старости. Если Фердинанд Медичи не отравил его, то — велел задушить, утопить или зарезать кинжалом.

В 1744 году жил в Риме князь, человек лет сорока, ужасно скучавший жизнью, хотя и обладавший всем, что может доставить удовольствие, то есть великолепным состоянием, приятной наружностью, умом, малой чувствительностью и отличным желудком.

Но все-таки князь Габриэли, богатый, красивый, не старый, не глупый, не злой и совершенно здоровый, — скучал. Тщетно его многочисленные друзья приезжали каждый день в его великолепный дворец на новой площади развлекать его, тщетно его прелестная любовница, актриса из театра делла Валле сеньора Фаустина, твердила ему с утра до вечера, что она его обожает, что она никогда не любила так, как любит его… князь с утра до вечера продолжал скучать.

Это был просто сплин. Ему начали досаждать и любовница, и друзья. Раз вечером, возвращаясь в коляске с прогулки на Корсо, князь Габриэли, входя в свой дворец, был удивлен, услыхав чей-то голос, выходивший из каморки рядом с кухнями и певший одну из ариеток Галуппи.